Миф о новгородской свободе

Print PDF

«Наш недавний гость снова подготовил статью-расшифровку к уже опубликованному интервью. Тем, кому удобнее читать — рекомендуем ознакомиться.

Обращение к истории прошлого традиционно использовалось в политической полемике для обоснования своих взглядов на вопросы современности, причём не только консерваторами, но и их противниками. В конце XVIII – начале XIX веков вся Европа была охвачена революционными потрясениями вследствие Французской революции, и эхо этих настроений добралось даже до Российской империи, благо там среди аристократии ещё в постпетровскую эпоху были могущественные сторонники ограничения монархической власти.

Но если французские (а вслед за ними и другие западноевропейские) радикалы, «опрокидывая в прошлое» политику, апеллировали к республиканской традиции античных Афин и Рима (хотя и о «наших предках галлах» не забывали), то их русские единомышленники искали «вольность» в первую очередь на материале древнерусского прошлого. И нашли её в истории «вольного» Новгорода.

В 1789 году Яков Борисович Княжнин пишет трагедию «Вадим» (которую, однако, он не решился опубликовать при жизни), посвящённую летописному сюжету о восстании новгородцев против князя Рюрика. Александр Николаевич Радищев в своем «Путешествии из Петербурга в Москву» (стоившем ему ссылки в Сибирь) 1790 года писал о том, что

«Новгород имел народное правление <…> Вся сила правления заключалася в посадниках и тысяцких. Народ в собрании своём на вече был истинный государь <…> Сие вольное государство стояло в Ганзейском союзе».

В этой формулировке содержится, по существу, ядро традиционной «белой легенды» о Новгороде. Стихи, прославляющий «новгородскую свободу», писал поэт-декабрист Кондратий Рылеев. Во время либеральных «великих реформ» Александра II в состав архитектурной композиции «Тысячелетие России» вошла и статуя Марфы Борецкой, лидера антимосковской партии в новгородском боярстве в 1470-ые годы, на последнем этапе существования Новгорода как независимого государства.

 

 

Социальный и политический строй Новгорода и Пскова

Но справедливо ли в наши дни говорить о Новгороде как о несостоявшейся русской демократии, задушенной авторитарной «Московией»? На мой взгляд – нет, и не только ввиду олигархического характера новгородской государственности, о котором пойдёт речь ниже. Новгород был вольным городом, но на новгородском народном собрании имели право присутствовать лишь собственно новгородцы, а не жители подвластных им земель – весьма обширных и простиравшихся от Ивангорода на западе до Урала на востоке и от Кольского полуострова на севере до Торжка на юге. Неудивительно, что жители того же Пскова – второго по величине города Новгородской земли – в XII-XIV веках вели ожесточенную борьбу за независимость от Новгорода, в разное время вступая в союз с силами, Новгороду враждебными (ливонскими немцами, Тверью, Литвой), а в финальной московско-новгородской войне 1471 года Псков поддержал Ивана III. И даже одним из святых покровителей Пскова закономерно стал князь Всеволод Мстиславич, свергнутый в ходе «новгородской революции 1136 года» и принятый после этого псковитянами.

Двинская земля (Заволочье) на востоке новгородских владений в конце XIV века также склонялась к отделению от Новгорода и вхождению в состав Московского государства. Связано это не со злой волей новгородцев, а с объективными особенностями вольного города как типа государства, в котором реальное влияние на политику имеют лишь его жители. Если сами новгородцы были гражданами, то жители подвластных им земель – подданными. Так, в 1383 году наместник московского князя Дмитрия Донского (чью верховную власть как великого князя Владимирского Новгород признавал) Патрикей Наримунтович получил от новгородцев в кормление Корелу, Орехов и половину Копорья. Правда, уже в следующем году эти земли были у него отобраны по решению веча из-за недовольства местных жителей (хотя, как видим, решение приняли именно новгородцы, местные жители могли лишь жаловаться им), но взамен ему дали Ладогу и Старую Русу.

Средневековые вольные города часто противопоставляют феодальным монархиям того же периода, но исходно в них, как и в монархических государствах, власть принадлежала не «третьему сословию» аристократии. Лишь затем во многих городах дворян оттесняют от власти купечество и разбогатевшая цеховая старшина. Но в Новгороде этого не случилось – напротив, высшие лица государства (посадник, архиепископ, а как минимум с XIV века – и тысяцкий) в Новгородском государстве избирались из числа бояр. Связан это не в последнюю очередь с отличием структуры новгородского общества от западноевропейской, хотя свои купеческие братства в Новгороде существовали, положение ремесленников было хуже: если на Западе они были организованы в цеха, отстаивающие их права, в Новгороде, как показывают данные археологических раскопок, мастерские ремесленников находились на боярских усадьбах, то есть простое население составляло клиентелу могущественных боярских кланов, борющихся за власть [фактически это были крепостные, чьей продукцией торговали бояре через зависимых от них купцов, также как они сбывали произведённое крестьянами продовольствие и продукты «лесных промыслов». Прим.публикатора].

Иными словами, при сравнении Новгорода с вольными городами Западной Европы необходимо признать, что по своей природе он ближе к олигархическим республикам венецианского типа, а не к более демократичным по своему строю вольным городам, таким как Флоренция. Наконец, под определение «демократии» Новгород не подходит ещё и по той причине, что если современная либеральная демократия основывается на концепции плюрализма мнений и состязательности политического процесса, то в Новгороде господствовало понимание гражданской общины как организма, действующего единодушно (что означало расправу для идущих против «общей воли» и междоусобное насилие в случае несогласия). Именно с этим – не только с противостоянием различных боярских группировок – связано постоянное насилие на новгородских вечевых собраниях, изображавшееся историками монархических взглядов как буйство разнузданной черни.

Была ли политика Новогорода антиордынской?

Новгород часто рисуют единственной русской землей, не покорившейся монголам, но на самом деле он платил Золотой Орде дань. Причём если другие русские земли согласились на это после разорительного Батыева нашествия 1237-1241 годов, то Новгород покорился относительно добровольно. Адепты «белой легенды» о Новгороде возлагают ответственность за это на князя Александра Ярославича Невского (предка московских князей, уничтоживших в итоге новгородскую «свободу»), приведшего в 1259 году в Новгород ордынских баскаков для проведения переписи населения с целью последующего взимания дани. Однако они забывают, что Александр, как и все новгородские князья, не был самодержавным правителем и не смог бы провести перепись без поддержки определенной части жителей Новгорода. И этой частью стали именно «вятшие люди» — богатые и знатные новгородцы, последовательно поддержавшие Александра в его политике подчинения Золотой Орде.

Чернь» сопротивлялась проведению переписи, призывая: «умрём честно за Святую Софию и дома ангельские». Перепуганные татарские чиновники собирались было бежать из города, и Александр велел боярским детям их охранять. При этом при проведении переписи основная тяжесть выплаты дани была возложена боярами, как нетрудно догадаться, на простых новгородцев («творяху бо бояре собѣ легко, а меншимъ зло»). Новгородское боярство быстро нашло с Золотой Ордой общий язык. Уже в 1269 году, когда немцы из Ливонии в очередной раз выступили против Пскова и Новгорода, прибытие в Новгород «великого баскака владимирского» Амрагана вынудило немцев заключить мир на новгородских условиях. Покровительствовавший западным торговцам золотоордынский хан Менгу-Тимур примерно в то же время велел великому князю Владимирскому Ярославу Ярославичу «дать путь немецкому гостю на свою волость», что также отвечало интересам Новгорода, ведущего с начала XIII века бурную торговлю с городами Ганзейского союза.

Когда в 1270 году новгородцы восстали против Ярослава Ярославича, тот пытался апеллировать к Менгу-Тимуру, давшему ему ярлык на великое княжение, а значит и на власть над Новгородом, но хан принял решение в пользу новгородцев. Причем соглашение новгородцев с Ярославом того же года, регламентирующее условия княжения Ярослава в Новгороде и ограничивающее его власть, содержит на обороте слова:

«се приехаша послы от Менгу Темеря цесаря сажать Ярослава с грамотою Чевгу и Баиши».

Интересно то обстоятельство, что традиция письменных соглашений (по крайней мере, дошедших до нас) новгородцев с великим князем начинается в монгольский период русской истории (с 1264 года) и связана именно с временами Ярослава Ярославича, при котором Золотая Орда активно вмешивалась во взаимоотношения Новгорода с немцами и великим князем.

Когда в 1281 году великий князь Владимирский Дмитрий Александрович был лишён ярлыка на великое княжение, переданного его младшему брату Андрею ханом Туда-Менгу, Новгород изгнал Дмитрия и признал Андрея своим правителем; в дальнейшей борьбе Дмитрия с Андреем Новгород держал сторону последнего. Когда в 1304 году Андрей умер и великое княжение Владимирское стало объектом борьбы между Москвой и Тверью (1304-1375 годы – от Юрия Даниловича Московского до Дмитрия Донского), Новгород в этой борьбе поддерживал Москву (не в последнюю очередь по той причине, что конфликтовал с Тверью за пограничный Торжок), в том числе при тех князьях, которые пользовались активной поддержкой со стороны ханской власти (например, Юрий Данилович после получения ярлыка на великое княжение в 1317 году и его брат Иван Данилович Калита).

Специфически-антиордынский характер часто пытаются придать грабежам новгородских ушкуйников в Поволжье. Однако их жертвами становились отнюдь не только татары. В 1374 году, грабя ордынские города на Волге (например, Булгар), они разграбили заодно и русскую Вятку, а в следующем году, разграбив Кострому и Нижний Новгород, продали захваченных русских рабов в рабство татарам. Но действия ушкуйников нельзя считать вооружённым выступлением против Золотой Орды Новгорода как государства, в отличие от боевых действий против татар, которые велись русскими князьями. Такого рода бандитизмом новгородцы, как и положено торговому народу («разбой, торговля и война – не всё ль равно? Их цель одна») занимались в свое время и на западном направлении, например, разграбили в 1187 году столицу Швеции Сигтуну.

Наконец, в сознании правящей верхушки Золотой Орды и даже государств, возникших после её распада, Новгород и Псков воспринимались как улус Орды наряду с прочими русскими землями. Так, в 1507 году крымский хан Менгли-Гирей выдал великому князю Литвы и королю Польши Сигизмунду I Старому ярлык на Новгород и Псков.

Северная Русь и Ганза — так ли уж равноправным было партнёрство

Часто говорят о членстве Новгорода в Ганзейском союзе – могущественном объединении торговых городов северной Германии и городов, основанных немцами в иных землях (Польше, Скандинавии, Прибалтике), контролировавшее в XIII-XV веках торговые пути на Балтийском и Северном морях. На самом деле Новгород (как и Псков) был не членом, а торговым партнером Ганзы, но и тут он на Руси не уникален – торговлю с ганзейцами вели такие города, как Смоленск и Полоцк — даже после своего вхождения в состав Великого княжества Литовского, недружественного немцам. Кроме того, торговля эта носила неравноправный характер, и Новгород выступал в ней в качестве экспортера сырья – вывозили ганзейцы воск и меха (причем настаивали на том, что меха должны продаваться им в необработанном виде), а ввозили продукты ремесленного производства (в том числе высококачественные ткани), золото, серебро, цветные металлы и соль.

Не гнушались ганзейцы и откровенного жульничества – таких как взвешивание воска «походом», на плохо калиброванной платформе, откалывание кусков воска под предлогом «проверки качества», требование «наддач» к покупаемому меху под предлогом его возможной низкокачественности; продаваемое ганзейцами сукно также запрещалось осматривать и промерять непосредственно при покупке. В Новгороде шиффунт воска в конце XIV века составлял 192 кг воска, а в Любеке – 152 кг; по дороге из Ревеля в Новгород ласт соли терял 3 мешка из 15. Впрочем, не стоит думать, что новгородцы были невинными овечками. Ганзейцы часто жаловались на то, что новгородские судьи подсуживают своим; нередко псковитяне и новгородцы грабили ганзейских торговцев (особенно во время конфликтов с немцами), вымогали у них подарки или подвергали физическому насилию.

Именно из-за сырьевого характера своего экспорта Новгород и Псков вели ожесточённую борьбу с католическими соседями, Швецией и Ливонской конфедерацией за контроль за пограничными землями. По сути это была борьба за право собирать дань «лесными товарами», шедшими на экспорт, с финно-угорских (чудь, водь, ижора, карела) и балтских (латгалы) народов, поскольку католики стремились перехватить у новгородцев контроль за этими народами под предлогом их христианизации. Показательный эпизод – взятие Александром Невским в 1241 году построенной немцами в Копорье крепости, после которого пленные немцы были отпущены или отправлены в Новгород (видимо, для последующего освобождения за выкуп), тогда как пленные представители финно-угорских племен водь и чудь, пошедшие на службу к немцам, были преданы смерти.

Воюющие стороны активно вовлекали в свои конфликты представителей туземных народов, находящихся под их властью. Так, в шведском войске, разбитом Александром Ярославичем на Неве, были представители финских племен сумь и емь, тогда как старейшина ижоры Пелгусий предупредил новгородцев о шведском нашествии. «Хроника Эрика» сообщает о участии карелов и ижоры в набегах новгородских ушкуйников на Швецию. Исландская сага о Хаконе Старом говорит о посольстве Александра Невского в 1251 году к этому норвежскому королю, которое должно было договориться о проведении границы между Новгородом и Норвегией, чтобы прекратить насилие между новгородскими подданными карелами и норвежскими подданными из числа финнов и саамов.

Уже с конца XI века новгородцы регулярно вторгаются в Заволочье и Югру, и с конца XII века Югра попадает в зависимость от Новгорода, уплачивая дань серебром и соболями. Не в последнюю очередь именно за доступ к ресурсам этих земель, богатых мехами, боролся за Заволочье с Москвой Новгород. В каком-то смысле Новгородская республика представляла из себя гигантскую «колониальную империю» с Новгородом в качестве метрополии и массой финно-угорского населения в качестве «колонии».

Не в последнюю очередь именно с «сырьевым» характером новгородской экономики связан олигархический характер новгородской государственности. Вольные города средневековой Европы делились на два типа: Одни, живя за счёт ремесленного производства и банковского дела, склонялись к более демократичным формам правления. Те же, что существовали за счет транзитной торговли и контроля торговых путей, имели более аристократическое государственное устройство. В их числе — Ганзейский союз или морские республики Италии, такие как Венеция, Генуя и Пиза.

Новгород, безусловно, относился к городам второго типа. Но помимо этого, в новгородской ситуации сказывался ещё и тот фактор, что годовой экспорт одних лишь мехов мог доходить до десятков и даже сотен тысяч шкурок, что обеспечивало купцам и особенно боярам Новгорода (владеющим огромной земельной собственностью) сверхдоходы от торговли ими, тогда как «меньшие люди» стали участвовать в активной торговле мехами лишь к концу XV века.

Северная Русь и становление крепостного права

Играя роль крупных землевладельцев, не забывало новгородское боярство и о выкачивании ресурсов из сельского населения, степень зависимости которого от бояр со временем всё более прогрессировала. Уже соглашение новгородцев с Ярославом Ярославичем от 1270 года требует от последнего не рассматривать жалобы холопов; это требование повторяется и в последующих новгородско-княжеских соглашениях. В XIV-XV веках в Новгородской республике идёт активный процесс (различными средствами, от покупки до силового захвата) «обояривания» ранее свободных, «чёрных» земель и превращения смердов в зависимых людей – половников и закладчиков. Схожие тенденции наблюдались и в Псковской республике.

ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКЦИИ: Далее в разговор включился собеседник автора, который привёл в качестве доказательства вышеизложенного некоторые выдержки из Псковской судной грамоты.

Новгородская легенда сегодня

В наши дни «белая легенда» о Новгородской республике стала востребованной не только среди либералов, но и среди т.н. «национал-демократов» (сторонников националистических взглядов, придерживающихся западнической ориентации и не являющихся вместе с тем монархистами или консерваторами), что особенно иронично ввиду того, что Новгород не только не был демократией в современном понимании (даже если считать, что доступ к демократическим процедурам должен быть лишь у «приличных людей»), но и не являлся и не мог являться, строго говоря, национальным государством (поскольку власть была монополизирована жителями одного-конкретного города).

Источник Лаборатория будущего