О жизни, творчестве и наследии Никколо Маккиавелли

Print PDF

В продолжение темы «Демократии: подъём и упадок«

От редакции «Лаборатории будущего»: Не всем удобно воспринимать информацию на слух, и для них наш недавний гость постарался и сделал статью-расшифровку подкаста о жизни и творчестве Никколо Макиавелли. В неё добавлено немножко новых вкусностей, которых вы не найдёте в интервью. С другой стороны, раздел про трактат “О военном искусстве” дан лишь пунктирно, так как там свои увесистые пять копеек вставил собеседник — главный редактор “Лаборатории Будущего”.

Макиавелли и его эпоха

Никколо Макиавелли родился во Флоренции 3 мая 1469 года. Вторая половина XV века для Флоренции и всей ренессансной Италии была временем бурного развития мануфактур, банковского дела, механики, наук и искусств. Италия была, безусловно, самой развитой страной Европы, но вместе с тем уже тогда развивались кризисные тенденции, приведшие её в итоге к упадку и подчинению иностранным державам. Раздробленность, вражда итальянских государств между собой, произвол банд наемников, роль римского Папства как силы, заинтересованной в отсутствии в Италии единовластия не лучшим образом влияли на ситуацию на Апеннинах, а открытие европейскими мореплавателями в конце XV века Америки и Индии привело к изменению торговых путей, ударившему по Италии, ориентированной не на Атлантику, а на Средиземноморье.

Другим мощным ударом по благополучию ренессансной Италии стало вторжение французов Карла VIII в 1494-1495 годах c целью завоевания Неаполитанского королевства. Хотя в итоге их удалось изгнать, перед этим они прошли через Италию как нож сквозь масло, победив наёмные армии итальянских государств. И лишь вмешательство Испании и Священной Римской империи позволило их выдворить. Но уже в 1500 году французы вернулись в Италию, завоевав Миланское герцогство. Неаполитанское королевство было захвачено испанцами.

Сильнейшее государство юга Апеннин и одно из сильнейших государств севера сошли со сцены, и Италия стала из субъекта объектом противостояния внешних сил (чьи войска чинили в Италии чудовищные зверства) – Франции, Испании, Священной Римской империи. Увенчалось это варварским разграблением Рима в 1527 году армией Карла V Габсбурга, императора Священной Римской империи и короля Испании.

Одним из последствий вторжения в Италию Карла VIII стало свержение во Флоренции тирании Медичи (1494 год), поскольку Пьеро II Медичи не смог эффективно противостоять французам и пошёл на подписание с ними позорного мира. Это привело к республиканской революции при участии популярного проповедника Джироламо Савонаролы, в ходе которой были реставрированы старые демократические институты Флоренции. Хотя сам Савонарола уже в 1498 году был свергнут и казнён, победившая его политическая группировка, которую поддерживал Макиавелли, также придерживалась республиканских взглядов и была враждебна Медичи, и до 1512 года во Флоренции сохранялась республика, в правительство которой – т.н. Совет Восьмидесяти – вошёл и сам Макиавелли, исполняя обязанности, в первую очередь, дипломата и военного организатора.

Макиавелли представлял интересы Флоренции при дворе таких правителей, как король Франции, император Священной Римской империи, Папа Римский, и его перу принадлежит ряд отчетов о поездке в эти страны. Также он выступал в роли своего рода «политического аналитика» — в 1502 году он написал трактаты «О том, как надлежит поступать с восставшими жителями Вальдикьяны» и «Описание того, как избавился герцог Валентино от Вителлоццо Вителли, Оливеретто Да Фермо, синьора Паоло и герцога Гравина Орсини» (про то, как Чезаре Борджиа разоблачил и уничтожил заговор своих подчинённых и союзников). С 1506 года Макиавелли работает над возрождением старой флорентийской армии, опирающейся не на наемников, а на народное ополчение. И уже в 1509 году Пиза, отпавшая от Флоренции в 1494 году после её поражения от французов, покорилась республике, причем именно Макиавелли принимал капитуляцию пизанцев.

Но в 1512 году власть Медичи во Флоренции была реставрирована при поддержке Папства. Макиавелли попал к новой власти в немилость, даже обвинялся в заговоре против неё и подвергался пыткам, после чего уехал в своё поместье, где и создал «Государя», а позднее – «Рассуждение о первой декаде Тита Ливия». В 1520-ых годах он написал свои исторические труды – биографию тирана Лукки Каструччо Кастраккани и «Историю Флоренции». В 1527 году он принял участие в деятельности нового флорентийского правительства, пытавшегося в союзе с Папством, прочими итальянскими государствами и Францией (т.н. Коньякская лига) противостоять стремлению Карла V Габсбурга подчинить своей властью Италии, и умер 2 июня, спустя десять дней после разграбления Рима, знаменовавшего крушение надежд Макиавелли на объединение Италии против иноземцев.

Примечание редакции «Лаборатории будущего»: Макиавелли был также плодовитым драматургом, правда его пьесы были довольно фривольного содержания. Кое-что из его наследия ставится до сих пор, например, в репертуаре московского «Театра на Юго-Западе» был спектакль по пьесе Макиавелли «Мандрагора»Макиавелли — отец современной политологии?

Был ли Никколо Макиавелли создателем политологии как науки? Разумеется, нет. Первые труды о принципах управления государством появились ещё в Древнем мире – египетское «Поучение царя Мерикара своему сыну», трактаты китайских политических школ (конфуцианцы, моисты, легисты, даосы), индийская «Артхашастра», приписываемая министру царя Чандрагупты Каутилье и, конечно же, «Государство» Платона и «Политика» Аристотеля. Основу «политологии» христианского Средневековья заложил трактат Августина «О двух градах» и труды Фомы Аквинского, да и в современную Макиавелли эпоху (XV век) активно сочинялись трактаты о принципах правильного управления государством. В качестве примеров можно привести сочинение «Зерцало принца», написанное по приказу королевы Иоланды Арагонской для короля Франции Карла VII, или трактат «Розарий войн», приписываемый сыну Карла VII Людовику XI.

Может ли Макиавелли быть назван отцом «циничной» политологии? Даже если не брать сочинения по искусству управления государством, созданные в Древнем мире, принцип «цель оправдывает средства» не был незнакомым и людям христианского Средневековья, ибо они могли узнать его ещё из Ветхого Завета, в котором истребление целых народов (см. геноцид амалекитян и мадианитян, а также завоевание Ханаана) и свержение законной монархической власти (см. переворот Ииуя, низвергший правивший в Северном (Израильском) царстве род Омридов) оправдывалось высшими соображениями – волей Бога. А в эпоху Возрождения появились и «светские» теоретики этого принципа. Достаточно обратиться к мемуарам придворного Людовика XI, Филиппа де Коммина, человека в высшей степени циничного и вероломного. Он сперва предал герцога Бургундского в пользу короля Франции, а затем участвовал в мятеже знати против регентского правительства при юном Карле VIII, сыне Людовика.

Когда говорят об «аморализме» Макиавелли как теоретика, часто забывают о политической практике его времени. Для ренессансной Италии его эпоха стала временем крушения старой морально-этической системы и рождения новой, что красочно описано у Алексея Лосева в «Обратной стороне титанизма». В меньшей степени это относится к остальной Западной Европе, но и в ней такие правители, как Людовик XI во Франции, Фердинанд Арагонский в Испании, Генрих Тюдор в Англии нередко прибегали к весьма сомнительным средствам для укрепления королевской власти, как и их российский коллега Иван III, объединивший под своей властью русские земли. Вполне «макиавеллистское» в вульгарном смысле этого слова мировоззрение Михаэль Бехайм приписывает валашскому воеводе Владу Цепешу, известному как Дракула, в своем памфлете, направленном против него. Макиавелли не изобрел свои «аморальные» рецепты, предлагаемые в «Государе», а лишь обобщил реально существующее положение дел.

Чёрная легенда о Макиавелли была создана католической церковью, ненавидевшей его за критику деструктивной роли Папства в современной ему Италии, и подхвачена во Франции во второй половине XVI века, в правление последних Валуа – сыновей соотечественницы Макиавелли, флорентийки Екатерины Медичи – аристократической оппозицией (как гугенотской, так и радикально-католической), обвинявшей королевскую власть в «макиавеллистских», «тиранических» методах управления страной. В каком-то смысле «антимакиавеллизм» в той же Франции вообще относился к самому Макиавелли довольно косвенно и был скорее инструментом злободневной политической полемики, а также проявлением банальной ксенофобии, направленной против иностранцев-итальянцев, обвиняемых в «аморализме», будто бы чуждом самим французам. Так, Макиавелли французскими критиками приписывалась пропаганда атеизма и даже содомии (!).

Макиавелли и “макиавеллизм”

Но в действительности «Государь» — вовсе не проповедь права правителя на неограниченный произвол. Напротив, Макиавелли учит, что насилие оправдано лишь в том случае, если его применение позволяет его в дальнейшем минимизировать. Описывая правление античного тирана Сицилии Агафокла, он отмечает:

«Жестокость применена хорошо в тех случаях, если позволительно дурное называть хорошим, когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней и по возможности обращают на благо подданных; и плохо применена в тех случаях, когда поначалу расправы совершаются редко, но со временем учащаются, а не становятся реже» [так было с политическими репрессиями в США, в СССР тех же лет, увы, наоборот — как и при якобинском терроре. Прим.публикатора].

Примечательно, что в своих рассуждениях «аморалист» Макиавелли, в отличии от многих своих современников, не пытается представить зло, оправданное высшей целью, «добром» [А вот это вот зря: если цель действительно высшая, в смысле способствующая общественному прогрессу, это можно доказать мирному обывателю без умалчиваний и вранья. А искоренение социального зла, с неизбежными при этом репрессиями против его носителей, должно начинать общество не государство, оно лишь подхватывает. Если удаётся доказать честно, что неизбежные при этом жестокости служат добру, добро и выходит: а вот замалчивать их, как делала соввласть с борьбе с диссидентами после Сталина никак нельзя — лояльные граждане должны видеть поражение и унижение зла, а его носители — точно представлять себе что их ждёт, без умаления и гиперболизации. Прим.публикатора].

Макиавелли не пропагандирует в «Государе» бессмысленную жестокость. Он лишь критикует правителей за половинчатость, неумение следовать правилу «замахнулся – бей»:

«людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое — не может, из чего следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать так, чтобы не бояться мести».

Он приводит пример императора Антонина,

«который предал позорной смерти брата того центуриона, каждый день грозил смертью ему самому, однако же продолжал держать его у себя телохранителем. Это было безрассудно и не могло не кончиться гибелью Антонина, что, как мы знаем, и случилось».

Вообще там, где этого не требуют государственные интересы, макиавеллевский идеальный государь не должен посягать на имущество и личное достоинство своих подданных. Более того, Макиавелли даже специально указывает на то, что не стоит заходить слишком далеко, оправдывая свои действия необходимостью:

«Тем более что причин для изъятия имущества всегда достаточно и если начать жить хищничеством, то всегда найдется повод присвоить чужое».

Вообще когда говорят, что Макиавелли «отделил политику от морали», гораздо уместнее сказать, что он отделил мораль индивидуальную от морали правителя. Лучше всего это иллюстрирует его рассуждение о том, почему правителю не стоит быть щедрым. Щедрость для обычного человека – достоинство, но щедрый правитель расточит свои богатства и будет вынужден обирать подданных, так что в итоге и сам утратит возможность быть щедрым, и покончит с щедростью (которая возможна лишь при обладании богатством) в подвластном ему государстве.

Макиавелли как противник наёмной армии

Ещё одна важная мысль «Государя», которая вообще проходит красной нитью через основные сочинения Макиавелли (особенно применительно к трактату «О военном искусстве») — яростная критика опоры на наемные армии, показавших свою неверность, низкую дисциплину и склонность к насилию по отношению к мирному населению

(«наемники честолюбивы, распущенны, склонны к раздорам, задиристы с друзьями и трусливы с врагом, вероломны и нечестивы; поражение их отсрочено лишь настолько, насколько отсрочен решительный приступ; в мирное же время они разорят тебя не хуже, чем в военное неприятель»).

Макиавелли в своих сочинениях выступает как сторонник регулярной рекрутской армии и государственной монополии на военную организацию, что для Европы Нового Времени, где до Тридцатилетней войны за редкими исключениями в виде Швеции преобладали наемные армии, было идеей, противоречащей мэйнстриму.

Государь” — программное произведение или завуалированная сатира?

Говоря о «Государе», нельзя не отметить отдельно назревший вопрос: насколько Макиавелли в этом произведении искренен и насколько излагает свои подлинные мысли, а насколько является своего рода интеллектуальной провокацией? Книга была посвящена Лоренцо II Медичи и утверждает, что для спасения Италии от ига иноземных держав, в котором она оказалась, нужна единоличная власть государя. Но при этом он по сути прославляет республиканский строй, указывая, что народы, привыкшие жить под властью государей, легче покоряются чужеземной власти, чем население республик:

«Тогда как в республиках больше жизни, больше ненависти, больше жажды мести; в них никогда не умирает и не может умереть память о былой свободе».

Республиканский строй он называет «свободой». Стоит ли удивляться, что посвященная Медичи книга осталась без ответа?

Вместе с тем не стоит забывать, что как настоящий политический реалист Макиавелли не исключал сотрудничества с неприятными ему политическими силами, если оно могло привести к желаемому им результату. Он плохо относился и к Папству, и к монархическому строю, но восхищался папским бастардом и тираном Романьи Чезаре Борджиа, видя в нем возможного кандидата на роль объединителя Италии. В 1527 году он вошел в состав флорентийского правительства, действовавшего в союзе с Папством, потому что тогда был шанс, что итальянские государства объединятся.

“Рассуждение о первой декаде Тита Ливия” и политическое кредо Макиавелли

Чтобы понять его подлинные взгляды на то, какой строй – автократию или народовластие – он предпочитал, необходимо обратиться к его «Рассуждению о первой декаде Тита Ливия».

В этом трактате Макиавелли выступает как убежденный республиканец, прославляет Римскую республику и порицает Цезаря за её разрушение. В нем же он формирует свою политическую теорию – откровенно пессимистическую и основанную на убежденности (изложенной ещё в «Государе») в дурной природе людей, ведущей всякую форму правления к вырождению. Ещё древнегреческие мыслители выделяли такие три классические формы правления, как монархия (вырождающаяся в тиранию), аристократия (вырождающаяся в олигархию) и демократия (вырождающаяся в охлократию). Макиавелли считал, что они сменяют друг друга (по схеме «монархия-аристократия-демократия-монархия») по мере упадка нравов в каждой из них. Таким образом, столь любезная сердцу Макиавелли демократия (в частности, флорентийская) обречена самим ходом истории.

Это наблюдение подтверждалось историческим материалом Италии. В XII-XIII веках итальянские вольные города (коммуны) при поддержке Папства отвоевали себе свободу у императора Священной Римской империи, но со временем они переродились или в олигархии, или в тирании. Но если приход автократии неизбежен – нельзя ли обратить его на пользу, а не во вред свободе? Макиавелли пишет:

«Поистине государь, ищущий мирской славы, должен желать завладеть городом развращенным – не для того, чтобы его окончательно испортить, как это сделал Цезарь, но дабы, подобно Ромулу, полностью преобразовать его».

Рассуждая о начале римской истории, он даже оправдывает Ромула за убийство брата-соправителя Рема, доказывая, что для успешного осуществления значимых общественных преобразований реформатору нужно овладеть всей полнотой власти.

Но это не означает, что Макиавелли оправдывает любой произвол, якобы ведущий в перспективе к нужному результату. Ромул оправдывается им именно потому, что, захватив власть, он создал политические механизмы, обеспечивающие ограничение царской власти:

«А что Ромул заслуживает извинения за убийство брата и товарища, и что содеянное им было совершено во имя общего блага, а не ради удовлетворения личного тщеславия, доказывает, что сразу же вслед за этим он учредил Сенат, с которым советовался и в зависимости от мнения которого принимал свои решения».

Ещё в «Государе» Макиавелли из всех европейских монархий ставит выше всего Францию с её парламентом:

«Устроитель этой монархии, зная властолюбие и наглость знати, считал, что ее необходимо держать в узде; с другой стороны, зная ненависть народа к знати, основанную на страхе, желал оградить знать. Однако он не стал вменять это в обязанность королю, чтобы знать не могла обвинить его в потворстве народу, а народ — в покровительстве знати, и создал третейское учреждение, которое, не вмешивая короля, обуздывает сильных и поощряет слабых».

Страстный республиканец, Макиавелли не скрывает недостатков республик – они чрезмерно склонны к угнетению завоеванных ими народов в сравнении с монархиями:

«Из всех же видов рабства самым тягостным является то, в которое тебя обращает республика. Во-первых, потому, что оно самое продолжительное и не дает тебе надежды на освобождение. Во-вторых, потому, что ради собственного усиления республика стремится всех других измотать и обессилить <…> если государь человечен и не обладает противоестественными пороками, то в большинстве случаев он любит, как свои собственные, покорившиеся ему города и сохраняет в них все цехи и почти все старые порядки».

Отсюда напрашивается вывод, что, по мысли Макиавелли, для объединения Италии нужен автократический лидер, который, вместе с тем, ограничит свою власть политическими институтами, гарантирующими свободы и самоуправление граждан.

Доказывая, что неразвращенный народ своей страной может править не хуже неразвращенного монарха, Макиавелли в то же время выступает как убежденный демократ, критикуя сторонников аристократической республики, апеллирующих к примеру Спарты и Венеции. Макиавелли указывает на то, что, в противовес Риму с его активным влиянием плебеев на политику, ни спартанцы, ни венецианцы не смогли создать великой империи. Кроме того, республика, не допускающая народ к власти, для относительно эффективного противостояния должна или хотя бы поддерживать общность с ним через недопущение в социум чужаков и самоограничение правящей верхушки (Спарта), или же опереться вместо собственных граждан на наемников, что Макиавелли всяческих осуждал.

Рассуждая о римской истории, Макиавелли высказывает смелую гипотезу, противоречащую традиционному мэйнстримному (как языческому, так и христианскому) взгляду на общество, считающей идеалом социальную гармонию, в рамках которой различные слои обществ бесконфликтно сосуществуют и низшие послушно подчиняются высшим (за вычетом ситуаций, где высшие ведут себя откровенно недостойно, попирая общественные нормы). Он же доказывает, что именно распри патрициев и плебеев, в которых плебеи отвоевали себе ряд свобод, сделали Рим великими, так как эти распри привели не к гражданским войнам, а, напротив, к учреждению ряда полезных институтов наподобие трибуната, обеспечивавших устойчивое функционирование общества.

Макиавелли часто считают критически настроенным к религии автором, но, на самом деле, в этом плане он придерживается скорее консервативных убеждений. Антипатично ему не христианство как таковое, а скорее Папство из-за его политической роли. Современное ему истолкование христианства Макиавелли критикует не из-за неких мировоззренческих разногласий, а скорее по той причине, что нынешнее истолкование христианства, по его мнению, учит чрезмерной социальной пассивности (в противовес язычеству). При этом институт религии для Макиавелли – гарант общественной нравственности (в нерелигиозном обществе, как считает он, приходится опираться на страх), нерелигиозность итальянцев для него – маркер упадка их общества. Он отмечает с тревогой, что «тот, кто рассмотрит основы нашей религии и посмотрит, насколько отличны ее нынешние обычаи от стародавних, первоначальных, придет к выводу, что она, несомненно, близка либо к своей гибели, либо к мучительным испытаниям».

Новатор и консерватор в одном лице

Был ли Макиавелли новатором или консерватором? На мой взгляд, сам вопрос некорректен. С одной стороны, Макиавелли действительно выдвинул ряд передовых для своего времени идей – это и критика ставки на наёмников, и возврат от господствовавшего ранее в рамках христианской Европы «платоновского» подхода политологии с рассмотрением идеальных моделей к «аристотелевской» с рассмотрением реально существующих явлений, и дифференциация индивидуальной морали и морали правителя, и прагматическое отношение к религии (упор не на её истинность или ложность, а на её общественный эффект). Но, с другой стороны, всякая новация представляет из себя, в сущности, некую традицию, возрождённую на повышенном основании.

Для современного человека Макиавелли как апологет республики и власти народа с его проектами государственной призывной армии выглядит прогрессистом, поскольку в наши дни эти идеи реализовались, пусть и в превращённом виде. Но сам он ориентировался на уходящую в прошлое традицию самоуправляющихся коммун с их городскими ополчениями, воскресить которую было невозможно, тогда как восторжествовало всё то, что было Макиавелли ненавистно: протоабсолютистские ренессансные тирании, опирающиеся на наёмные армии. Реализовавшись в долгосрочной перспективе, в краткосрочной перспективе идеи Макиавелли потерпели поражение.

Источник Лаборатория будущего