Новая география пригородов: анатомия внутренних районов Америки

Print PDF

Фил А. Нил

Есть нечто под поверхностью этих старых пригородов. Ощущение на периферии сознания, на мгновение мерцающее во взглядах, бросаемых через тупики с разворотной площадкой, в магазинах-коробках или из окон домов без террас. Такие пространства не только заурядны и не примечательны, но есть в них нечто смутно злое — большие улицы, узкие тротуары или часто их вообще нет.

Это места, построенные не для людей. Ночью уличных фонарей мало, половина из них перегорела. Между асфальтом, газоном и небольшим выложенным гравием дренажным сливом, где они встречаются, на вас обрушивается стремительный ветер машин, врезающихся в темноту. Вы не можете разглядеть не то что лицо за фарами, но даже сам автомобиль — и через какое-то время, возможно, воображаете, что его нет, а это всего лишь движущая сила и невидимая масса пролетающая сквозь тьму между островами слабо освещенного бетона.

Магазин-коробка неотличим от склада, от фабрики, от больницы, от железнодорожного вокзала или заброшенного торгового центра, раскинувшегося в низине. И по сравнению с этим огни домов на склоне почти незаметны, как угольки, гаснущие в пепле.

Когда пылал Фергюсон, Национальная гвардия разбила базовый лагерь на стоянке у магазина Target. Мужчины, вооруженные автоматическим оружием, охраняли магазин Ross Dress for Less. За границей стоянки стояла только влажная тьма, несколько огней горело на крыльце, словно факелы над черным болотом. Солдаты вглядывались в эту тьму, будто чего-то ожидая. Того что происходит, когда прорывается напряжение под поверхностью глухих переулков.

Каким бы ни был характер грядущего конфликта, он будет происходить не на городской площади или в разгромленном финансовом квартале. Он произойдет на окраине: границе самого города, где самый быстрый рост населения, самая плохая инфраструктура, бедность невидима или игнорируется, а противоречие между мертвой белой утопией и новой пролетарской реальностью достигло точки кипения.

Пригород, а не центральный город или “городские” трущобы, окажутся в числе самых нестабильных мест политических волнений в течение нескольких следующих десятилетий. По той же причине, это будут места, которые в наибольшей степени способны изменить скучную траекторию политического органайзинга в стране. Когда политический центр рухнет, и левые, и правые обнаружат, что ключевым полем битвы в будущем политическом конфликте стал быстро меняющийся ландшафт американского пригорода, а не ухоженные городские районы, столь любимые активистами.

В американском воображаемом, однако, “пригородные” пространства являются одновременно Эдемом белой расы и Гоморрой, которую едва смог избежать либеральный урбанист. Исторически сегрегация в жилищном секторе и в гарантированной занятости в промышленности является причиной того, что послевоенный пригород становится центральным элементом белой националистической мифологии.

В то же время, такое историческое наследие лепит из пригородов мифическую фигуру нетерпимого зла для белых из высших слоев общества, гордящихся умеренным разнообразием своих “постиндустриальных” городских районов, обозреваемых ими сквозь высокие — от пола до потолка — окна гробоподобных кондоминиумов. Обе точки зрения, однако, основаны на мифологизированном образе американского пригорода. Данные рисуют другую картину: согласно переписи населения, более 80% населения США проживают в городах, но это число не отражает различия городского и пригородного.

Согласно одному крупному национальному опросу, среди респондентов, которых спросили, живут ли они в “городских”, “пригородных” или “сельских” районах (без дальнейшего определения), только около 26 процентов ответили, что живут в “городских” районах, чуть больше 21 процента охарактеризовали свое местоположение как “сельское”. При этом, 53 процента заявили, что живут в “пригородном” районе. ^[1]

В то же время большая часть населения, проживающего в этих районах, не соответствует мифическому образу жителей пригорода. Ко времени последней переписи большинство бедных людей в американских городах (около 16,4 млн. в 2011 году) жили в пригородах, где бедность росла в два с лишним раза быстрее, чем в самом городе (64% в период с 2000 по 2011 год)

Подобно тому, как такие города, как Атланта, Миннеаполис, Сент-Пол и Сиэтл, стали “новыми пунктами назначения” для международных мигрантов, ^[3] расположение поселений иммигрантов в таких городах также подверглось полной инверсии. Еще в 2000 году чуть более половины всех иммигрантов жили в пригороде. К 2013 году это число возросло до 61% и продолжает расти. ^[4] В некоторых городах эта тенденция намного превосходит эту цифру: в Атланте 96% населения иммигрантов жили за пределами города уже в 2005 году. ^[5]

Даже в городах с небольшим количеством иммигрантов расовая демография пригородов часто претерпевала полное изменение. Фергюсон является наглядным примером: когда-то это был белый пригород, а теперь — черный. ^[6] А это значит, что меняется сама география полицейского государства и политического насилия в целом. Возможно, наиболее отличительный факт недавних политических беспорядков в Соединенных Штатах заключается в следующем: Майкл Браун жил и был убит не во “внутреннем городе”, а в американском пригороде.

Политический атлас нового пригорода

Но не все пригороды созданы равными. Прежде чем анализировать более широкую динамику, повлиявшую на недавний рост мегаполисов в Соединенных Штатах, будет полезно набросать приблизительный атлас трех типов пригородов. Я перечисляю их здесь в порядке их потенциальной политической нестабильности, начиная с наиболее стабильных.

Во-первых, это Форпосты Элиты. Их можно разделить на “либеральный” и “консервативный” варианты. Пригородные районы, в которых проживают либеральные элиты, включают более богатые технологические пригороды или высококлассные центры обслуживания и ухода за престарелыми. Кремниевая долина является очевидным примером, как и пригороды “Кремниевого леса” в Сиэтле и Портленде, но под это описание подходят многие богатые пригороды мегаполиса Лос-Анджелеса, как и большие части городов, которые определяются богатством их искусства, развлечений и индустриями по уходу за престарелыми, такими как Санта-Фе.

Эти районы по-прежнему гордятся тем, что находятся за пределами самого города, но зачастую они гораздо более этнически разнообразны, чем их консервативные аналоги, поскольку привлекают квалифицированных мигрантов с высоким доходом, имеющих более безопасные “профессиональные” визы. Кварталы, в которых проживает консервативная элита, обычно бывают пригородными поселками, почти полностью населенными белыми, и они более или менее согласуются с популярным образом консерватизма и пригородной расовой вражды.

Некоторые из этих районов чрезвычайно богаты — например, Таун энд Кантри за пределами Сент-Луиса, где, согласно переписи, находятся районы с самыми высокими доходами в Миссури. Тогда как прочие — просто пригородные поселки с высоким доходом, которые все еще одеваются в иллюзию идентичности “среднего класса”. Последние являются типом пригородных поселков, откуда люди добираются до города, чтобы работать полицейскими, подрядчиками по недвижимости или менеджерами и инженерами на многочисленных складах, фабриках и портах, расположенных в более бедных пригородах.

Хотя эти окраины более однородны в расовом отношении, чем пригороды, населенные либеральной элитой, они также более социально неоднородны, особенно там, где они граничат с зонами сельской бедности. Этот альянс между классовыми фракциями позволяет изображать такие пространства населенными “белым рабочим классом” скорее в культурном смысле, чем в смысле материального положения. Во многих отношениях это люди, которым либеральные городские жители предоставляют поддерживать порядок, управлять непослушными рабочими, убирать бездомных с улиц, патрулировать недавно джентрифицированные районы и наблюдать за строительством новых многоквартирных домов и технологических корпоративных центров.

Это создает антагонизм между двумя фракциями элит, причем нижние слои этого консервативного, пригородного населения больше всего тяготеют к крайне правой политике, считая себя классом воинов, жертвующих собой, чтобы защитить неблагодарного городского либерала от угроз, исходящих из-за городских стен. ^[7] Не случайно то, что многие полицейские, подавлявшие протесты в северной части Батон-Ружа в 2016 году, прибыли из близлежащего белого пригорода Ливингстон Пэриш, известного активностью Ку-клукс-клана ^[8].

Во-вторых, есть Города Избыточного населения. Эти пригороды определяются сегрегацией и расиализацией, в которых проживает избыточное население, существующее в состоянии скрытой безработицы ^[9]. В каком-то смысле они являются зеркальным отражением белого консервативного пригородного поселка — почти в равной мере сегрегированного, но противоположным образом. Фергюсон является наиболее очевидным примером, но большинство районов, где зона бедности “внутреннего города” вышла за пределы “города”, соответствуют одному и тому же описанию.

Они, как правило, находятся в пределах городов Юго-Запада или городов Ржавого пояса, и их слабая налоговая база означает, что местные власти зависят от множества сборов и штрафов (или что они просто не функционируют, как в colonias долины Рио-Гранде). ^[10]

Таким образом, многие из тех, кто живет в этих кварталах, подвергаются классовой эксплуатации в форме прямого насилия — со стороны полиции, расистских дружинников, иммиграционного и таможенного контроля (ICE) или криминального рэкета — и обременительной ренты, получаемой любым, у кого есть хотя бы чуточку власти. Например, в Фергюсоне в 2013 году в городе на 21135 человек было выдано 32 975 ордеров на арест за ненасильственные преступления, большинство из которых являлись нарушениями правил вождения и были непропорционально выданы чернокожим жителям. Похожая практика растет повсюду в Соединенных Штатах: с залогом, испытательным сроком, штрафами и судебными сборами, используемыми для создания широко распространенной системы извлечения экстра-налога, экстра-зарплаты. Таким образом, тип волнений, наблюдаемый в Фергюсоне, вероятно, является лишь прологом к следующей эре массовых беспорядков в пригородах.

Но то, что отличает беспорядки в пригороде от беспорядков в городах, где регулярно происходят аналогичные акты убийств полицейскими, — это масштабы власти. Многие из этих пригородов изначально были построены не для бедных, а для белого среднего класса. Поэтому в них мало архитектуры контроля, наблюдаемой в таких местах, как Нью-Йорк — мало камер наблюдения, улицы темные, узкие переулки и проезды уступают бездорожным полям или неосвещенным заброшенным промышленным объектам, жители имеют легкий доступ к транспортным средствам, служащим инструментами бегства или усиления энергии протестов. Возможно, самое главное, в них — относительно небольшие полицейские управления, не готовые к вспышкам беспорядков. Сравните, например, пятьдесят или около того офицеров в полицейском управлении Фергюсона, с полицией Нью-Йорка — одной из крупнейших постоянных армий в мире. ^[11]

Последний тип пригородов — Логистический Город, в котором уровень безработицы значительно ниже из-за концентрации промышленной деятельности в виде фабрик, центров исполнения заказов, портов, складов, грузовых станций, а также крупных объектов для утилизации отходов и обработки пищевых продуктов. Здесь, многие из вышеупомянутых форм эксплуатации существуют наряду с неприкрытой нищетой, и люди работают слишком много за слишком маленькие деньги. Эти пригороды обычно находятся вблизи грузовых узлов и часто вдоль транспортных коридоров, состоящих как из промышленных зон, в которых размещена ключевая производственная инфраструктура, так и из соседних с ними поселений рабочего класса.

К ним относятся чисто пригородные места, такие как Шакопи в Миннесоте и округ Скотт к югу от него (оба за пределами Городов-близнецов Миннеаполис и Сент-Пол), или районы Кент Вейлли и СиТак к югу от Сиэтла. Но так же часто они являются частью мегаурбанизированной зоны, включающей как обители изобилия, так и обширные пустыни пригородной бедности, как в большей части района Большого Лос-Анджелеса, простирающегося на восток до Внутренней Империи, или тянущегося на юг продолжения Чикаго, или взрывающегося во все стороны Хьюстона. Подобное явление можно увидеть в промышленных коридорах, таких как “Аллея Рака” в Луизиане, между Батон-Ружем и Новым Орлеаном.

Стратегическое значение таких мест трудно преувеличить. Некоторые видят будущее эмансипативной политики в организации работников логистики в новые социальные профсоюзы в рамках более широкого “рабочего движения”. ^[12] Другие отмечают растущую пространственную конвергенцию между вспышками непродолжительных беспорядков и пригородной промышленной инфраструктурой. ^[13] Беспорядки (и, конечно, забастовки) начнут происходить в являющихся неотъемлемой частью мирового производства портах, на складах и фабриках или рядом с ними, что значительно усиливает их угрозу в глазах правящего класса.

Самым очевидным примером этого до сих пор были различные остановки работы портов на Западном побережье в 2011 году, связанные с движением Оккупай. Но в будущем такие события не потребуют аналогичного преднамеренного политического воздействия, а станут простым фактом антиполицейских беспорядков, происходящих, например, в логистических городах и, таким образом, блокирующих производство.

За пределами цитадели

Однако ни один из этих пригородов не существует в вакууме, а логистические города, в частности, обычно сосредоточены вокруг так называемых “глобальных городов”. Ядро этих мегаполисов — яркая, видимая часть в мировой географии производства, возвышающаяся над остальными городами. Но, несмотря на ее блеск, это на самом деле лишь верхушка огромного экономического айсберга, большая часть которого находится в этих огромных производственно-логистических комплексах прямо за стенами дворца — в значительной степени скрытых от глаз аристократов-банкиров, технарей и хипстерских “креативщиков”, со всеми их смехотворными представлениями, что именно их “интеллектуальный труд” заставляет работать глобальную экономику.

Однако сердце экономики находится не в богемном районе, не в пустых залах финансов или даже в бесцветной коробчатой архитектуре, заполненной кодерами в бриджах. Его, как всегда, можно найти на полях, на фабриках, в портах и на складах, а также на грузовых железнодорожных станциях, где производятся, обрабатываются и распространяются товары.

Десятилетия экономической перестройки, вызванные постоянной стагнацией промышленной прибыли, вынудили американские города начать игру с нулевой суммой. Несмотря на вездесущую мифологию урбанизма, поддерживаемую техническими элитами, превозносящими достоинства “креативного класса”, реальность такова, что успех и неудача в этой игре в значительной степени определяются формой мирового производства.

За последние несколько десятилетий технические революции в промышленности (например, вызванные цифровыми технологиями) поглотили меньше избыточной рабочей силы по сравнению с огромным спросом на рабочую силу, вызванным появлением электричества, железнодорожных технологий и авиации в предыдущие столетия. Между тем, это повышение эффективности привело к единственному кратковременному росту рентабельности в 1990-х годах. ^[14] Эти технические изменения сопровождались переводом многих оставшихся трудоемких заводов в места, где затраты были низкими, а непредвиденно крупную прибыль можно было получить за счет сверхэксплуатации. ^[15]

Но рассредоточив производство по глобальным цепочкам поставок, этот процесс реструктуризации также потребовал сосредоточить управление лишь в нескольких ключевых городах, таких как Нью-Йорк, Токио, Шанхай и Лондон. Это “глобальные города” в прямом смысле этого слова, в которых расположены роскошные финансовые районы, передовые технические инновации и орды мелких руководителей, которым поручено смазывать колеса производственной бюрократии ^[16].

Рынки труда в таких “глобальных городах” часто разделяются на элитное меньшинство, занятое в сфере услуг высокого уровня или в высокотехнологичном производстве, выступающих в качестве экономической базы региона, и на большинство простых работников, зависящих от этой базы. Офис финансиста убирает малооплачиваемый уборщик, работник Google с белым бейджем ест бесплатно, его еда готовится работниками сферы услуг с красными бейджами, которые не получают ничего подобного. Низкооплачиваемые рабочие места, составляющие основание этого “двойного рынка труда” ^[17], были одним из основных факторов притяжения как для внутренних, так и для международных мигрантов ^[18].

Но по мере того, как жизнь в центральном городе становится все дороже, тех, кто занят в сфере услуг нижнего уровня, вытесняют все дальше к городской окраине. По крайней мере, часть большого количества мигрантов (внутренних и международных) в пригородах ездят на работу в город или более богатые соседние технические пригороды, образуя нижние ступени иерархии занятости.

Но логистические города всегда присутствуют, хотя и менее заметны, даже за пределами самого высокотехнологичного, наиболее сервисно ориентированного мегаполиса. Например, территория Большого Лос-Анджелеса является крупнейшим производственным центром в Соединенных Штатах, где промышленность простирается от порта в Лонг-Бич через коридор Аламеда до Лос-Анджелеса, а затем распространяется на восток в разросшейся пригородной Внутренней Империи. ^[19]

Города, добившиеся лучших результатов за последние несколько десятилетий, часто смогли сохранить большую долю рабочих мест в расширенном промышленном секторе, включая производство, переработку продуктов питания, оптовую торговлю, транспорт и складирование, а также различные другие рабочие места, сосредоточенные вокруг морских портов, аэропортов и центров исполнения заказов в стиле Amazon. ^[20] Не случайно, что все основные центры технологий и финансов также оказываются портовыми городами или соседствуют с крупными центрами внутреннего судоходства.

Внутренние районы

Если основная часть экономики находится ниже вершины, это также означает, что “город” на самом деле не заканчивается на границе между “городским” и “пригородным”. Различие между ними всегда было нечетким — само деление является вопросом идеологии, а не картографии. В целом, пригородное пространство в Соединенных Штатах сейчас принадлежит к более обширной глобальной окраине, определяемой ее положением в иерархии капиталистического производства. Локальные иерархии встроены в мировые цепочки поставок, определяемых арбитражем трудовых ресурсов. Двойной рынок труда финансовой столицы, такой как Нью-Йорк, неразрывно связан с другими иерархиями в таких странах, как Бангладеш. Экономическое разделение состоит из подразделений большего охвата и масштаба в фрактальной геометрии эксплуатации. Но некоторые различия важнее прочих, и среди них наиболее важным является различие между абсолютными административными вершинами экономики и всем остальным.

В то время как дворец определяется своей способностью казаться “постиндустриальным” благодаря хищническому извлечению ренты и монополии на финансы, интеллектуальную собственность и государственное насилие, внутренние районы являются индустриальным пространством, сам характер которого определяется его близостью к стенам дворца. Зонирование глобальной экономики складывается в городах США более или менее следующим образом:

То, что мы называем “пригородом”, чаще всего действует как окраина, где заметная промышленность (переработка пищевых продуктов, утилизация отходов, производство, складирование и многие другие логистические задачи) концентрируется в непосредственной близости от богатых городских жителей.

Напротив, пригородные и сельские районы представляют собой отдаленные внутренние районы, где цепочки поставок сужаются вдоль тонких полос межштатных автострад, рек или железной дороги.

Пространства в отдаленных районах часто все еще являются промышленными, но они отводятся для особенно грязных или насильственных отраслей — сельскому хозяйству, добыче полезных ископаемых, утилизации отходов, тюрьмам. В этих районах самые высокие показатели безработицы и бедности в стране.

И действительно, далекое захолустье не является исключительно “сельским” пространством в традиционном смысле — оно определяется расстоянием от мест накопления капитала, и, следовательно, опустошенный мегаполис Ржавого пояса в равной степени соответствует описанию.

Быстрые темпы разрушения в Детройте, отсутствие инфраструктуры и возрождение локальной натуральной экономики все больше делают проблемы этого города сравнимыми с проблемами, с которыми сталкиваются люди, живущие в бедных сельских районах, а не с проблемами, с которыми сталкивались жители густонаселенных трущоб «внутреннего города» прошлого века.

Кровь на рабочем месте

В 2012 году бастовали рабочие завода в Кенте, штат Вашингтон, к югу от Сиэтла. Фабрика производила проволоку, в основном для ограждения, которая поставлялась напрямую ряду крупных сельскохозяйственных дистрибьюторов. Хотя завод работал с послевоенной эры, его работники едва ли напоминали мифический идеал пригородного рабочего класса. Несмотря на то, что здесь на протяжении десятилетий существовал профсоюз, заработная плата работников снижалась относительно инфляции в течение столь же долгого времени. Не было никаких реальных преимуществ, пенсионные фонды были мизерные.

В сезон высокого спроса было обычным делом работать месяц подряд, часто по шестнадцать часов. Работа была напряженной и изнурительной, а сочетание сверхурочных и старого оборудования привело к тому, что несколько рабочих лишились пальцев на станках для резки проволоки. Когда это произошло, они получили небольшую единовременную оплату (за палец), и компания оплатила только первоначальное посещение больницы. На фабрике просто смывали кровь со станка, а для работы на нем находили нового рабочего.

Сам состав работников был очень разнообразным: старшее поколение белых и чернокожих рабочих стояли в пикете вместе с иммигрантами из Восточной Европы, Юго-Восточной Азии и Восточной Африки. И сам производственный процесс был лишь одним из этапов в мировой производственной цепочке. Многие грузовики, остановленные пикетом, ездили в короткие рейсы, с контейнерами, снятыми непосредственно с контейнеровозов в портах Сиэтла или Такомы. Оттуда контейнеры доставлялись прямо на заводской склад. Сами контейнеры и их содержимое были изготовлены в Китае и отправлены через один из мегапортов по другую сторону Тихого океана. Требования рабочих были скромными, и многие бастовали чисто “за компанию”, намереваясь потом уволиться. Когда я спросил молодого русского, чем он займется после увольнения, он только пожал плечами. На его руках блестел пот и он показал на множество складов, окружающих медленно изгибающуюся Грин-Ривер.

Солнце было высоко, над всем этим нависал вулкан Рейнир, как постоянное напоминание о бурном рождении долины из льда и пламени.

“Может, поработаю в центре исполнения заказов Amazon”,

— сказал он. Платят меньше, но это работа на время, как и вся остальная.

Тем временем за его спиной продолжался пикет, рабочие со всего мира шли по этому бесконечному кругу, потея и выкрикивая лозунги куда-то в это огромное промышленное пространство между городом и вулканом вдали.

Перевел Дмитрий Райдер

Оригинал: Newlaborforum

Первая публикация перевода: Полиграф 

Ссылки:

1. Приведенное здесь исследование примерно совпадает с данными, собранными в ходе переписи (ответы “пригород” и “город” в целом составляют общее количество “городского” населения), но оно было проведено Trulia, агентством недвижимости , в 2014 году. Обзор выводов можно найти здесь Jed Kolko, “How Suburban Are Big American Cities?” FiveThirtyEight, May 21 https://fivethirtyeight.com/features/how-suburban-are-big-american-cities/

2. Эти цифры взяты из проекта Брукингского Института по борьбе с пригородной бедностью, возглавляемого Элизабет Нибоун (Elizabeth Kneebone) и Аланом Берубе (Alan Berube). Подробные данные доступны в одноименной книге, но резюме, дополнительные тематические исследования и другие обновленные данные доступны на веб-сайте проекта: https://www.brookings.edu/ book/confronting-suburban-poverty-in-america/

3. Подробнее об этом явлении см. работу Института миграционной политики Migration Policy Institute (цитируется ниже), а также:Helen Marrow, New Destination Dreaming: Immigration, Race, and Legal Status in the Rural American South (Stanford: Stanford University Press, 2011).

4. See Jill H. Wilson and Nicole Prchai Svajlenka, “Immigrants Continue to Disperse, with Fastest Growth in the Suburbs,” The Brookings Institute, October 29, 2014, https://www.brookings.edu/research/immigrants-continue-to-disperse-with-fastest-growth-in-the-suburbs/

5. Audrey Singer, Susan Hardwick, and Caroline Brettell, “Twenty-First Century Gateways: Immigrants in Suburban America,” Migration Policy Institute, April 30, 2008, available at https:// www.migrationpolicy.org/article/twenty-first-cen- tury-gateways-immigrants-suburban-america

6. Phil A. Neel, “New Ghettos Burning,” Ultra, August 27, 2014, http://www.ultra-com.org/project/new-ghettos-burning/

7. Это неизбежно краткое изложение , но этой теме посвящены две главы в моей следующей книге: Phil A. Neel, Hinterland: America’s New Landscape of Class and Conflict, (London: Reaktion Books, 2018)

8. См. “‘Open to Unorthodox Methods:’ An Interview on the Baton Rouge Uprising,” Rigole Rise, August 27, 2016, available at https://rigolerise.wordpress.com/.

9. См. “Misery and Debt,” Endnotes, no. 2, 2010, available at https://endnotes.org.uk/issues/2/en/ endnotes-misery-and-debt.

10. На первый взгляд colonias кажутся сельскими по своему характеру. Но на самом деле многие из них неразрывно связаны с крупными мегаполисами, частью которых они являются. Danielle Zoe Rivera, “The Forgotten Americans: A Visual Exploration of Lower Rio Grande Valley Colonias,” Michigan Journal of Sustainability 2 (Fall 2014), available at https://quod.lib.umich.edu/m/mjs/12333712.0002.010?view=text;rgn=main.

11. Подробнее о всех этих тенденциях см. Neel, “New Ghettos Burning.”

12. Смотрите, например, Joe Allen, “Logistics’ Two Fronts,” Jacobin, March 28, 2017, https://www.jacobinmag.com/2017/03/amazon-ups-organizing-unions-logistics-teamsters-united. Русский перевод: Сентябрь

13. Я утверждаю это в своей книге Hinterland, и Джошуа Кловер придерживается аналогичной позиции. Riot. Strike. Riot: The New Era of Uprisings (New York: Verso 2016).

14. См. Индекс промышленного производства, зарегистрированный Федеральным резервом, доступный на https://fred. stlouisfed.org/series/INDPRO.

15. Лучшая попытка адекватно обоснованной теории этого процесса, см. John Smith, Imperialism in the 21st Century: Globalization, Super-Exploitation and Capitalism’s Final Crisis (New York: Monthly Review Press, 2016).

16. Теория, пытающаяся объяснить эти тенденции, называется “Global City Literature”, ключевой текст которой Saskia Sassen, The Global City: New York, London, Tokyo (Princeton: Princeton University Press, 2001).

17. Одна из первых работ, определяющих и рассматривающих концепцию, Michael Reich, David M. Gordon, and Richard C. Edwards, “Dual Labor Markets: A Theory of Labor Market Segmentation” (Economics Department Faculty Publications, No. 3, University of Nebraska– Lincoln, 1973).

18. См. Michael J. Piore, Birds of Passage: Migrant Labor and Industrial Societies (Cambridge: Cambridge University Press, 1979).

19. См. Tiffany Hsu, “Los Angeles Is Largest Manufacturing Center in U.S., Government Says,” Los Angeles Times, September 1, 2014, available at http://www.latimes.com/business/la-fi-los-angeles-manufacturing-20140829-story.html; and Natalie Kitroeff, “California’s Inland Empire Reels after Losing Hundreds of Blue-Collar Jobs,” Los Angeles Times, August 29, 2016, available at http:// www.latimes.com/business/la-fi-ashley-furnit ure-inland-empire-20160829-snap-story.html

20. О более широких тенденциях, см. Joe Allen, “Studying Logistics,” Jacobin, February 12, 2015, available at https://www.jacobinmag.com/2015/02/ logistics-industry-organizing-labor

Источник Сентябрь