Мифы «трагедии общин» рассеиваются

Print PDF

Жители Мбаззи (Уганда) объясняют правила использования лесов и принципы управления ими при коллективном владении (деревня использует 2 леса — Намунго и Лвамунда

Print PDF

Обычно традиционное природопользование истощительно для природы и неблагоприятно для людей¹, но в ряде случаев («успешные общества» Дж.Даймонда) люди преодолевают начинающийся кризис и модифицируют его в сторону экологической устойчивости, как во внутренних областях Новой Гвинеи, на о.Тикопия или в Японии сёгуната.

За доказательство этого Элинор Острём получила Нобелевскую премию по экономике  2009 года (единственная такая награда у женщины, причём не-экономиста: она политолог-институционалист).

Её изучены «в поле» системы регулирования местными общинами пастбищной нагрузки (Африка), рыболовства (Турция), устойчивого использования ирригационных систем (Непал) и пр. Оказывается, коллективная собственность и коллегиальное управление ресурсами способствуют их устойчивому использованию. И наоборот — приватизация и индивидуальная ответственность каждого за свой «кус» ведут к коллапсу².

Устойчивость коллективного пользования

Если говорить о традиционном обществе (сельские общины развивающихся стран), то способность к этому зависит от наличия или отсутствия в их истории традиций коллективного сотрудничества по поводу использования данных ресурсов. Если нет, то сотрудничеству надо учить заранее: например, до строительства оросительного канала.

Другое значение её работ – демонстрация мифологичности т.н. «трагедии общин» (или «общинного поля»). Она наступает лишь, когда общая собственность не означает общее благо, в сознании каждого частный интерес и кратковременный выигрыш доминирует над всеми иными мотивами.

Чаще всего это пропагандистский довод в пользу приватизации «владений»: мол, переэксплуатация предотвратима лишь разделом на частные участки, ведь «только хозяин о них позаботится как следует³».

Как отмечали Сидней и Беатриса Вебб в «Упадке капиталистической цивилизации» (Л., 1924. С.108),

«капитализм без малейшего колебания уничтожит массу полезных продуктов или закроет свои работы  и представит служащих во власть нужды, чтобы сохранить цены. Это прямой саботаж, и саботаж является силой, угрожающей теперь существованию цивилизации…. Позднейшим открытием явилась гибель, которую капитализм принёс тем общим ресурсам, которые не были обращены в частную собственность, как воздух, загрязнённый дымом и вредными испарениями, отравляемые промышленностью реки, загаживаемые проезды и пустоши».

Дальнейшим развитием этого обобщения стала модель World3 Денниса и Донеллы Медоуз: она показывает, что нынешняя ситуация — как бы отрицание отрицания описанного Веббов. Обращение в частную собственность не только не сохраняет ресурсы и воспроизводящий их природный ландшафт, но напротив, способствует ускоренному истреблению⁴.

Скажем, есть у нас лесной массив, где надо вести рубки так, чтобы сохранялось биоразнообразие, или сельхозугодья, требующие защиты от агрессивных интродуцентов (большая проблема для развитых стран). Если массив разделён на множество участков, каждый с отдельным владельцем, то для успеха мероприятий надо уговорить (или простимулировать) каждого по отдельности, что трудно и дорого. Однако достаточно нескольких отказавшихся (или пожелавших свести свой лес, соблазнившись подъёмом цен), чтобы всё пошло насмарку. Поэтому, несмотря на отличную прикладную науку и развитые карантинные службы, экспансия чужеродных видов оказывается неразрешимой проблемой для ЕЭС и США. При коллективном владении, как показывает Острём, вполне реально уговорить перейти к режиму устойчивого использования на общем собрании и внедрять новые практики эксплуатации вместо традиционных.

Сообщества коллективистские и индивидуалистические

Как пишет коллега:

«С 7-го класса я был во всяких юннатских кружках, с детским самоуправлением и традициями коллективизма, идущими из 1920-30-х гг.; в Москве их осталось три или четыре, и у нас в провинции и кое-где были. Ездил с ними в экспедиции и, дежуря по кухне, усвоил народную мудрость: если хочешь сберечь на последний день вкусности вроде масла, положи соответствующее количество цельным куском, в этом случае всегда остаётся некая толика. Когда народ берёт его, каждый стесняется взять больше других, и возникает «лишнее» (тем более что — узнал я потом — нынешний горожанин ест больше потребности, в отличие от крестьянина прошлых веков, и то, что даже сверхэкономным дежурным кажется достаточной дневной нормой, на деле много). А вот если то же самое количество масла разделить на индивидуальные порции и каждый возьмёт «своё», ничего не останется «про запас», а удовольствия будет меньше, чем в первом случае.

Тогда по молодости я думал, что всегда так, и был крайне удивлён, когда в студенческих и потом взрослых экспедициях видел, что бывает и прямо наоборот, хотя вроде бы отношения рабочие, товарищеские. Но если класть масло цельным куском, каждый старается взять больше, так что кому-то не хватит – и нужно делить на индивидуальные порции.

«При подготовке космонавтов стало очевидно, что мало отобрать лучших кандидатов, надо еще сформировать из них коллектив. Но кого назначать командиром? Решить задачу поручили Федору Дмитриевичу Горбову. Почти сразу же обнаружилось, что использовать опросные методики невозможно из-за гипермотивации участников. Ответ ученый нашел случайно. В душевых кабинах тренировочной части плохо подавалась горячая вода, поэтому как только кто-то выворачивал в своей кабинке кран, желая сделать температуру воды приемлемой, остальные вынуждены были «наслаждаться» холодным душем. Некоторые космонавты шли по другому пути – увеличивали подачу горячей воды так, чтобы у всех температура воды была примерно одинаковая, пусть даже и не совсем комфортная. Именно эти люди, которые думали об интересах коллектива больше, чем о своих собственных, были неформальными лидерами и должны были, по мнению Федора Дмитриевича, стать командирами в отряде. Для того, чтобы не загонять каждый раз космонавтов под холодную воду, он сконструировал специальный прибор «Гомеостат». Аппарат был признан профессиональным сообществом, собран вручную в нескольких экземплярах и по доброй русской традиции был заброшен сразу после выхода их из строя. «Гомеостат» получил вторую жизнь только спустя полвека благодаря С.А. Полякову, который создал аналогичный алгоритм на персональном компьютере«

К чему это я? К истории с «трагедией общин», ultima ratio защитников частной собственности на средства производства. Мол, в силу своего природного эгоизма потребители обязательно губят общий ресурс; чтобы его сохранить, надо отнять у общины и раздать «эффективным собственникам».

На самом деле «трагедия» происходит там, где «община» уже погибла, и в отношениях людей превалирует сугубый эгоизм (пусть даже «разумный эгоизм», вроде культурный, без явного людоедского оскала). А коллективные формы общежития воспринимаются как вынужденная необходимость или навязываются извне, как это было в русской деревне конца XIX века5.

Тем более сейчас показано, что «трагедия общин» в известном смысле противоречит природе человека. В экономических играх, посвящённых использованию общих ресурсов и/или разделу вознаграждения между участниками, большинство ведёт себя отнюдь не «эгоистически», а кооперативно и просоциально, особенно если наказывают некооперирующихся «обманщиков». Нужно сильнейшее давление рыночных стимулов, от жажды наживы у собственников до необходимости зарабатывания денег у работников, чтобы преодолеть эту общечеловеческую универсалию6.

А где коллективизм жив и воспроизводится, общественная собственность сохраняет биоресурсы, а частное владение их расточает. У собственников велик соблазн сменять «свою долю» ресурса на деньги — вырубить лес, застроить луг и т.п., а вышеописанные факторы «давления рынка» «соблазн» гарантированно усиливают — до полной невозможности сопротивляться.

Неравенство мешает устойчивости

Так, ситуацию пользования общим ресурсом моделировали в экономических играх. В обычном их варианте участники оценивают выгоду в текущем и следующем раундах, здесь же они взвешивали и выгоду в отдалённом будущем. Оказывалось, что устойчивое развитие – сохранится ли общий ресурс для будущих поколений? — критически зависит от способа принятия решений об его использовании. При коллективном способе принятия вероятность сохранения ресурса была значительной, при индивидуалистическом – ресурс быстро истощался, долговременное продолжение игры было невозможно.

«Хаузер с коллегами предложили участникам экономической игры забирать из общего ресурса, сколько они хотят, но оговорили, что если ресурс будет выбран больше чем на 50%, то следующее поколение игроков ничего не получит и игра закончится, а если меньше чем на 50%, то ресурс восстановится и игру продолжит следующая команда. Все игроки осознавали (по проведенным предварительно опросам), что судьба будущих поколений в их руках. Игрокам платили немного реальных денег за полученную долю, так что интерес тут был не только теоретический, но и подпитывался возможностью немножко заработать. Таким образом, игроки могли выбрать весь ресурс, играя полностью в свою пользу, или же пожертвовать некоторое количество средств на благо будущих игроков.

Самый главный, ключевой, момент этой модификации — то, как игроки принимали решение. Играют пятеро. В одном варианте игры выбор был анонимный и индивидуальный, то есть каждый из пятерых игроков каждый решал сам, сколько взять. Во втором варианте каждый из пятерых предлагал свою сумму, а затем выбиралась средняя сумма (медиана), которая и доставалась всем игрокам команды. В третьем варианте голосовали и усредняли свои предложения только три из пяти игроков, другие два брали из общего ресурса, сколько хотели (этот вариант назвали частичным голосованием).

Согласно изначальному предположению ученых, все игроки должны были бы забрать себе побольше, то есть действовать как заправские индивидуалисты «homo economicus». Но картина оказалась и сложнее, и интереснее.

Как выяснилось, игроки, которые получали среднюю сумму, с большой вероятностью передавали будущим поколениям восполненный игровой ресурс: игра могла продолжаться больше 12 раундов. Те игроки, которые принимали решение без оглядки на других членов команды, почти сразу — часто уже в первом раунде — забирали ресурс себе, и игра останавливалась. Этот результат показывает, что совместно принятое решение, в отличие от одиночного, удерживает от растраты общественных благ.

Почему так получается? Очевидно, в обществе «играют» и эгоисты, и просоциальные личности, которые готовы жертвовать частью собственных благ для выживания коллектива. Просоциальные игроки, голосуя за уменьшение личного заработка, снижают вред, приносимый жадинами. Мы понимаем из этого простого эксперимента, что в обществе больше нежадных людей, которым не всё равно, что будет дальше.

Почему же тогда при отсутствии возможности голосовать просоциальные личности не выправили пользование общественным ресурсом? Ответ на этот вопрос дает сопоставление индивидуальных сумм, взятых игроками при варианте с голосованием и без него. Если нет голосования, то максимальны суммы, губительные для общего ресурса, изымаются в 32% случаев, а если предложен вариант игры с голосованием — то только в 12% случаев. Это означает, что в обществе имеется определенная доля людей, которые хотели бы отдать обществу часть ресурса на будущие нужды (или на любые другие), но боятся, что более ушлые конкуренты их обойдут. Поэтому они тоже забирают себе долю наравне с эгоистами. Таких набирается, судя по приведенным данным, около 20%. Этой части игроков важна уверенность, что и другие участники группы будут действовать справедливо. Если такая справедливость не гарантирована, то они начинают вести себя эгоистично.

Это хорошо иллюстрируют результаты игры с частичным голосованием, когда голосуют только трое, а оставшиеся два игрока принимают индивидуальное решение. В таком варианте игры для трех кооператоров нет гарантии справедливости.

Отсутствие гарантий заставляло игроков склоняться к эгоистическому выбору. И в результате большинство игр (около 70%) заканчивалось уже после первого круга, так как общий ресурс оказывался выбранным выше пороговой величины. Это означает, что часть тех, кто мог бы в принципе действовать на стороне будущих игроков, опасалась более меркантильных конкурентов и действовала наравне с ними⁷».

Авторы заключают, что «осознание несправедливой дележки может пригасить нашу готовность пожертвовать своими благами ради той или иной цели». Однако последняя увеличивается, если возмутившиеся несправедливостью могут наказать «обманщиков» с «эгоистами», или исключить их из игры⁸. Почему такая возможность – одно из условий устойчивости.

Иными словами, устойчивое развитие получалось, если о будущем думали все игроки. Один-два «эгоиста» сильно увеличивали шанс оставить внуков и правнуков «у разбитого корыта». И чтобы недоиспользовать ресурс в степени, нужной для устойчивости, участники должны быть уверены в справедливости его сегодняшнего дележа. Неочевидное следствие этого – устойчивость недостижима при сколько-нибудь заметном социальном неравенстве (чувствительном для жителей). Иначе у большинства складывается ощущение, что ресурсы всё равно расхватают привилегированные группы, а раз так – пользуйся ими вовсю, пока можешь.

См. недавнее исследование, почему при распределении воды одни танзанийские крестьяне эгоистичнее, чем другие.

«В полузасушливых низменностях Муфайнди, в южной Танзании, трудности с водой. Сельские жители полагаются на орошение, чтобы выращивать кукурузу, картофель и шпинат. Фермеры руководствуются неофициальными, и часто расплывчатыми, правилами касательно того, сколько потока воды отводить на своё поле, и сколько оставить соседям ниже по течению.

Некоторые фермеры, естественно, оказываются более жадными, чем другие. Экономисты обычно считают такое поведение неизбежным: нельзя угодить всем ценностям и предпочтениям других индивидов. Но новое исследование проливает свет на вопрос, почему среди фермеров Муфайнди такой разброс щедрости. Исследователи попросили сельских жителей проранжировать каждого фермера согласно социальному статусу, по шкале от 1 до 4. Затем они пригласили фермеров принять участие в игре, в которой участникам необходимо было решить, сколько воды они стали бы использовать в различных сценариях. Участникам были выплачены небольшие суммы, которые варьировались в зависимости от того, насколько хорошо они справились с игрой.

Они получали больше денег, если собирали более высокий урожай за счёт превышения своей доли воды, но их выигрыш уменьшался, если другие фермеры решались оштрафовать их за нарушение норм распределения воды. В гипотетические времена сезонного дефицита [эксперимент был поделён на изобилие и дефицит воды] справедливо распределяли воду только женщины с высоким статусом. Мужчины и женщины низкого статуса справедливо делились водой в условиях гипотетического изобилия, но начинали жадничать, когда воды не хватало. Мужчины с высоким статусом крысили воду при любых условиях. Вместо того, чтобы просто заключить, что некоторые фермеры вели себя альтруистичнее других, при рассмотрении результатов исследователи разделили участников на группы по статусу и полу.

Богатых и влиятельных мужчин меньше волновала их жадность, возможно потому, что выгода для них затмевала любой штраф [вплоть до перекрытия воды], или они надеялись, что фермеры ниже по течению не посмеют жаловаться. Одна сельская жительница сказала, что ей пришлось молчать, потому что человек, чрезмерно злоупотребляющий водой, был влиятельным. Для сравнения, другой житель сказал, «люди с низким статусом не собираются нарушать правила.» Поведение женщин с высоким статусом, кажется, также подавлялось. Короче говоря, явное великодушие женщин и бедных может быть вызвано не состраданием, а дискриминацией.

Источник

Заключение

Следовательно, экологическая устойчивость требует социального равенства, почему невозможно устойчивое развитие при капитализме. С одной стороны, экономические стимулы подталкивают всех, и даже «по натуре коллективистов», взять всё и сразу («думать о себе и своих близких» больше, чем об общем благе), иначе тебя обойдут в конкуренции. С другой — несправедливость дележа и ресурсов, и возможностей индивидов (то самое социальное неравенство) при капитализме не только не устранена, но даже не маскируется, ибо возведена в принцип и утверждается как «необходимое условие свободы».

Действительно, рост социального неравенства ликвидирует доверие в обществе и тем самым парализует кооперацию для решения общих проблем, «относящихся к будущему», социальных или экологических. Это видно и в социологических исследованиях «большого общества», и в экономических играх для малых групп.

Забавна реакция на этот факт. Ведущие экономисты видят в неравенстве изъян современной экономической системы, потенциально способный её обрушить, и фиксируют плюсы социального равенства (см. книги Ха Чжуна Чхана «23 тайны, чего вам не расскажут про капитализм«, «тайны» 3, 13 и 15 или Дж.Стиглица «Цена неравенства»).

Либеральные популяризаторы науки, обозревая эти исследования, пишут про «тщетность и пагубность стремления к полной уравниловке» (так они лукаво зовут всякие действия по введению неравенства в норму, совместимую с просоциальным поведением) и предлагают скрывать доходы богатых. Реакция первых профессиональная, вторых — идеологическая, вряд ли возможная в их профессиональной области.

Примечания