Женщины и демократия

Print PDF

В продолжение темы «Дети и демократии» —  о женщинах и девушках:

Крупнейшее в истории Финляндии массовое убийство женщин

«В новом исследовании, проведенном в Лапландском университете, утверждается, что расстрел женщин в 1918 году в районе Хеннала финского города Лахти был инициирован самими финнами. В лагере для военнопленных было более 2000 женщин и даже грудные младенцы. В 1918 году в лагере для военнопленных в Хеннале были расстреляны 218 женщин без судебного разбирательства, утверждает новое исследование. Основаниями для массового убийства послужили идеи расовой гигиены и демонизации образа «красных» женщин в буржуазной прессе. В ходе написания лиценциатской работы в Лапландском университете автор также выяснила, что в военном лагере, вопреки ранее полученным данным, находились дети младше 15 лет, многие из которых погибли в лагерях.

Марьйо Лиукконен (Marjo Liukkonen), магистр социальных наук, занимавшаяся вопросом судьбы женщин и детей в Хеннале, рассказывает, что сама удивилась итогам исследования.

«Я начала подозревать, что не все рассказывалось. Позже выяснилось, что та информация, которую я нашла, не была изучена ранее».

Изучением происходившего в лагере для военнопленных занималась и автор научных исследований Тууликки Пеккалайнен (Tuulikki Pekkalainen). По ее мнению, хорошо, что о теме, о которой умалчивали прежде, все еще можно получить новую информацию.

Контекст

Гражданская война в Финляндии закончилась в мае 1918 года, когда в лагере для военнопленных в Хеннале оказалось около 13 тысяч красногвардейцев. Лагерь для военнопленных в Хеннале был одним из крупнейших в Финляндии. Более ранние исследования сообщали, что пленных женщин было лишь несколько сотен, но в работе Лиукконен утверждается, что их было значительно больше. По ее словам, в Хеннале находились 2216 женщин. Среди них были бежавшие из Южной и Юго-Западной Финляндии жены, сестры и дети красногвардейцев, женщины, находившиеся на вспомогательных должностях в красной гвардии, и бойцы женских батальонов.

Самым молодым женщинам, расстрелянным в Хейноле без судебного разбирательства, было 14 лет. По словам исследователя, раньше расстрелы приписывались немецким солдатам, но результаты нового исследования говорят об обратном.

«В воспоминаниях, которые я находила во всех архивах, финские, немецкие солдаты и сами красные пленные говорили, что расстрел женщин был проектом финнов», — говорит Лиукконен.

По ее словам, среди причин убийств женщин была в том числе и расовая гигиена: испорченных и строптивых «красных» женщин-солдат считали угрозой для чистых сексуальных отношений буржуазного общества. Раньше утверждалось, что казни женщин, носящих брюки и входящих в состав женских батальонов, были мифом, отмечает исследователь.

Дети тоже погибали в лагерях

По результатам исследования Лиукконен выяснилось, что среди пленных женщин в лагере Хенналы было 289 детей младше 15-ти лет. В лагере были и младенцы.

«То, что в лагере были дети, скрывалось, потому что лагерное начальство запрещало наличие детей в лагерях. Главный врач лагеря в Хейноле даже отправлял подтверждение начальству лагеря о том, что матери и дети были отпущены домой. Историки верили этим отчетам и не проверяли личные карточки военнопленных».

Дети тоже умирали. В воспоминаниях тех, кто побывал в лагере для военнопленных, рассказывается, что детские трупы лежали грудами в коридорах и на чердаках казарм.

«Я  осознала, что, судя по всему, все, что я читала по теме раньше, оказалось неправдой. В лагерях не должно было быть ни одного ребенка», — говорит Марьйо Лиукконен.

В ее исследовании ставятся под сомнения и утверждения об условиях жизни военнопленных в Хеннале. Пленным не давали еду, которую им покупали на государственные средства и которую они получали в дар от немецких солдат. Вместо этого еда продавалась тем пленным, у которых были деньги. По словам Лиукконен, также нашлись доказательства того, что у женщин вымогали сексуальные услуги за еду. Сексуальное насилие не было исключительным явлением в военных лагерях, хотя раньше это отрицалось.
Пленные писали об изнасилованиях в воспоминаниях, которые Лиукконен изучала для написания исследования.

Почему судьба женщин и детей осталась в тени?

Для проведения исследования Лиукконен изучила много документов. Она прочла сотни воспоминаний военнопленных и лагерной охраны. Кроме того, она изучила 26 тысяч карточек арестованных, 11 тысяч карточек военнопленных, письма, доказательства в судебных делах о совершении государственного преступления, протоколы допросов, заметки в газетах и сообщениях церковных приходов о погибших и без вести пропавших на гражданской войне.

Происходившее в лагерях для военнопленных изучалось, по этой теме писали и раньше. По словам Лиукконен, массовое убийство женщин, наличие в лагерях детей и обращение с военнопленными долгое время оставались в тени, потому что более ранние исследования основывались на статистике и других исследованиях.

«В более ранних исследованиях рассматривались сразу все лагеря для военнопленных в Финляндии, в общей сложности 61 лагерь, подсчитывались средние показатели и проценты. Личности в таких показателях терялись. К тому же, женщин было меньше, чем мужчин, поэтому о судьбах женщин и детей почти ничего не говорили», — считает Лиукконен.

Лиукконен говорит, что материал, использованный для написания ее исследования, сильно отличается от материала предыдущих исследований. Клубок начал распутываться, когда она обнаружила, что более ранние данные о количестве пленных женщин, данные в карточках военнопленных и арестованных и имена казненных не совпадали. Эта нелогичность вызывала подозрения.

«Более ранние исследования основывались на письмах руководителей лагерей и отчетах. Исследователи верили, что чиновники составляли отчеты честно. Однако, когда они нарушали правила, например, держали в лагерях детей, они старались заметать следы».

Происходившее в лагерях удивило и людей, живших в то время

Марьйо Лиукконен продолжит изучать тему условий жизни военнопленных в лагере для военнопленных в Хеннале. Она собирается написать диссертацию о судьбе женщин лагеря Хенналы, а потом темой ее исследования станут мужчины, оказавшиеся в лагере.

Эта тема интересует исследователя и по личным причинам, поскольку ее прапрадед умер в 1918 году в лагере для военнопленных, правда, не в Хеннале, а в Хямеенлинне. По мнению Лиукконен, ее работа имеет большое историческое и общественное значение. Она сравнивает происходившее в лагере для военнопленных в Хеннале с событиями в Германии 1930-1940-х годов.

«Финны часто удивляются тому, как в Германии могло произойти то, что произошло. С таким же успехом они могут задаваться вопросом, как в Хеннале произошло то, что произошло в 1918 году. Подобное происходит, если образ какой-то части народа демонизируют».

У Лиукконен часто спрашивают, может ли подобное произойти в наше время.

«Мне хотелось бы верить, что не может. С другой стороны, в воспоминаниях, которые я прочла, тоже никто не мог поверить, что такое могло произойти. Что 14-летнюю девушку изнасилуют и убьют только потому, что у нее короткая стрижка и она носит брюки. Мне снились об этом кошмары».

Лиукконен готова к тому, что ее исследование вызовет обсуждения, потому что результаты ее работы сильно отличаются от более ранних трудов.

«Наверняка что-то начнется. Ведь если этот вопрос не изучался уже сотню лет, то значит, что на него было наложено табу».

Источник иносми.ру

Вообще, Финляндия хороший пример, что можно быть лучшим из военных союзников Гитлера, практиковать многое из того, что характеризует нацизм, включая убийства/заключения в концлагеря по этнорасовому признаку, с последующим уничтожением таких заключённых голодом и «трудом», и сохранять все формальные признаки демократии. О чём см. ниже

Рождение и развитие институциональной русофобии

«…с начала финской Гражданской войны в январе 1918 года) русофобия в Финляндии (точнее в Белой ее части) принимает наиболее радикальные формы. Причину такого положения дел весьма четко сформулировал финский историк О. Каремаа:

«Во время гражданской войны в Финляндии за разжигаемой русофобией, как представляется, стояло желание белых сделать русских козлами отпущения за все жестокости и тем самым обосновать собственные идеи»[10], «по психологическим причинам жестокую правду о братоубийственной войне пытались замаскировать якобы идеологической борьбой в защиту западной культуры от русских, объявленных заклятыми врагами… без внешнего врага поднять массы на войну было бы сложно»[11].

Иными словами, белым в Финляндии требовалась какая-то внешняя угроза, чтобы отвлечь собственное население от тех глубоких политических и социально-экономических проблем, которые привели финское общество к расколу и войне. И такой угрозой была объявлена Советская Россия и в частности — русские войска, которые еще не были выведены с территории Финляндии после получения ей независимости, а в общественное сознание финнов начала активно внедряться мифологема «освободительной войны» против России, которая должна была подменить собой реальную гражданскую войну, хотя в действительности русские войска не несли никакой угрозы финской независимости, а вся помощь РСФСР красным финнам свелась к тайным поставкам оружия и идеологической поддержке. В итоге ненависть к русским в этот период вылилась в Финляндии в открытые этнические чистки.

Русские подвергались уничтожению безотносительно того, служили ли они добровольцами в Красной гвардии, или были сочувствовавшими белым гражданскими лицами. В Таммерфорсе после его взятия белыми 6 апреля 1918 г. было уничтожено около 200 русских, в том числе белых офицеров[12],  число казненных русских в Выборге 26–27 апреля оценивается в 1000 человек[13 ] (абсолютное большинство которых не принимало никакого участия в гражданской войне), в том числе женщин и детей. Так, в далеко не полном, содержащим всего 178 фамилий, списке убитых в Выборге русских, хранящемся в ЛОГАВ, содержатся сведения об Александре Смирнове (9 лет), Касмене Свадерском (12 лет), Андрее Чубрикове (13 лет), Николае и Александре Наумовых (15 лет) и т. д.[14]. Под горячую руку белофиннов попали и некоторые поляки, которых расстреливали, вероятно, спутав с русскими[15] (причем подобные «ошибки» случались и в других местах: например,  один принятый за русского поляк был убит в Ууси Каарлепюю[16]).

Один из русских эмигрантов, живших в то время недалеко от Выборга, так описывал происходившее в городе:

«Решительно все, от гимназистов до чиновников, попадавшиеся в русской форме на глаза победителей пристреливались на месте; неподалеку от дома Пименовых были убиты два реалиста, выбежавшие в мундирчиках приветствовать белых; в городе убито 3 кадета; сдавшихся в плен красных белые оцепляли и гнали в крепостной ров; при этом захватывали и часть толпы, бывшей на улицах, и без разбора и разговоров приканчивали во рву и в других местах. Кого расстреливали, за что, все это было неизвестно героям ножа!

Расстреливали на глазах у толпы; перед расстрелом срывали с людей часы, кольца, отбирали кошельки, стаскивали сапоги, одежду и т. д. Особенно охотились за русскими офицерами; погибло их несть числа и в ряду их  комендант, интендант, передавший перед этим свой склад белым, и жандармский офицер; многих вызывали из квартир, якобы для просмотра документов, и они домой уже не возвращались, а родственники потом отыскивали их в кучах тел во рву: с них оказывалось снятым даже белье»[17].

 

События в Выборге вызвали широкий резонанс в России. Советское правительство 13 мая обратилось к германскому послу В. Мирбаху с просьбой о создании совместной комиссии для расследования убийств русских жителей Финляндии. При этом происшедшее в городе описывалось следующим образом:

«Здесь происходили массовые расстрелы ни в чем не повинных жителей русского происхождения, совершались чудовищные зверства над мирным русским населением, расстреливались даже 12-летние дети. В одном сарае в Выборге, как передавал свидетель, последний видел 200 трупов в том числе русских офицеров и учащихся. Жена убитого подполковника Высоких рассказывала свидетелю, что она видела, как уничтожаемые русские были выстроены в одну шеренгу и расстреляны из пулеметов. По словам свидетелей, общее число убитых за два дня доходит до 600 человек.

После занятия Выборга белогвардейцами группа арестованных русских подданных, числом около 400 человек, среди которых находились женщины и дети, старки и учащиеся, были приведены к вокзалу; посоветовавшись между собой минут 10, офицеры объявили им, что они приговорены к смертной казни, после чего арестованные были отправлены к Фридрихсгамским воротам на «валы», где их и расстреляли из пулеметов; раненых добивали прикладами и штыками, происходило настоящее истребление русского населения без всякого различия, истреблялись старики, женщины и дети, офицеры, учащиеся и вообще все русские»[18].

Немало возмущения описанные выше факты вызвали и в рядах  русского Белого движения, в результате чего многие его лидеры выступили позднее против обсуждавшихся проектов совместного с финнами похода на Петроград армии Юденича. Морской министр Северо-Западного правительства контр-адмирал В.К. Пилкин писал в 1919 году своему коллеге в правительстве Колчака контр-адмиралу М.И. Смирнову:

«Если финны пойдут [на Петроград] одни, или хотя бы с нами, но в пропорции 30 тысяч против трех-четырех,— которые здесь в Финляндии, то при известной их ненависти к русским, их характере мясников…они уничтожат, расстреляют и перережут все наше офицерство, правых и виноватых, интеллигенцию, молодежь, гимназистов, кадетов — всех, кого могут, как они это сделали, когда взяли у красных Выборг»[19].

Того же мнения придерживался и один из лидеров антибольшевистского петроградского подполья В.Н. Таганцев: «Никто из нас не хотел похода финляндцев на Петроград. Мы помнили о расправе над русскими офицерами заодно с красными повстанцами»[20]. Причем, по мнению историка Т. Вихавайнена, подобные взгляды на судьбу Петрограда в случае взятия его финнами «имеют под собой основание и в смысле опыта 1918 г., и в тех планах, которые вынашивались в экстремистских кругах «активистов»[21].

Преследованиям подвергались и финские женщины, имевшие связь с русскими: им остригали волосы, рвали на них одежду, а в некоторых местах даже обсуждали возможность их клеймения каленым железом. В местечке Корсняс подобную экзекуцию  в последний момент предотвратил местный священник[22].

Проблемы чистоты нации вообще, судя по всему, весьма беспокоили финское общество: когда в 1921 году в Финляндию эвакуировались участники Кронштадского восстания, финская пресса резко выступила против размещения беженцев в сельской местности, опасаясь, что русские смешаются с местным финским населением[23]. В результате кронштадтцы были размещены в нескольких лагерях с весьма строгими условиями содержания: границу лагеря запрещалось покидать под угрозой расстрела, общение с местными жителями также было строго запрещено[24].

С окончанием гражданской войны физическое уничтожение русских в Финляндии прекратилось, но желание финского правительства избавиться от русского населения и беженцев никуда не исчезло. Еще в апреле 1918 года финский сенат принял решение о высылке из страны всех бывших русских подданных,  и в течение весны-лета около 20 000 русских оказались выдворены из страны[25]. Впрочем, вскоре финны отказались от подобной практики и предоставили российским беженцам возможность попасть в страну. Обосновывалось это соображениями формирования благоприятного международного имиджа Финляндии. О. Стенруут, руководивший на тот момент финским МИД, полагал, что терпимая к беженцам политика Финляндии укрепила бы ее независимый статус и освободила от германской зависимости.

Того же мнения придерживался и пограничный комендант Рантакари, считавший, что отказ в приеме беженцев принес бы Финляндии «ненависть всего цивилизованного мира»[26]. Однако параллельно с подобными решениями в стране нагнеталась межнациональная напряженность. [Сходная ситуация была в Эстонии]

Основными проводниками русофобии в финском обществе стали бывшие егеря, Аграрный Союз, получивший 42 места в парламенте в 1919 году и ставший второй по величине партией, щюцкор и созданное в 1922 году Академическое карельское общество (АКС). Причем разжигаемая этими организациями ненависть носила, с точки зрения ее членов, созидательный характер, являясь неотъемлемым элементом конструирования финской национальной идентичности. По их мнению, единства финской нации возможно было достичь только через разжигание ненависти ко всему русскому.

«Если нам это удастся,— полагал председатель АКС Элмо Кайла,— тогда уж не за горами то время, как нацию нашу будет вести одна мысль, сильная, всепобеждающая, когда воплотится в жизнь поговорка мужей Хярмя «о рюсся можно говорить, лишь скрежеща зубами». Тогда Финляндия станет свободной»[27].

Весьма символичную в этом смысле медаль для членов АКС разработал один из его идеологов священник Элиас Семойоки: одна ее сторона олицетворяла любовь к Финляндии, другая – ненависть к России[28]. В результате в Финляндии проводилась систематическая политика возбуждения национальной вражды в отношении русских. Еще в 1920 г. упоминавшийся выше Э. Кайла составил «инструкции и программу распространения «рюссафобии» (от слова «рюсся» — презрительного именования русских), которые были разосланы окружным начальникам щюцкора, «активистам» и егерским офицерам. Получателям следовало организовать в своих коллективах распространение русофобии и назначить ответственных за это лиц. В деревнях к этой работе следовало привлекать местных глав щюцкора и учителей[29]. Массированная антирусская компания проводилась в финской прессе, где зачастую даже звучали призывы к уничтожению русских.

В марте 1923 года в газете «Юлиоппиласлехти» вышла статья «Рюссафобия», в которой утверждалось, что «если мы любим свою страну, нам нужно учиться ненавидеть ее врагов… Поэтому во имя нашей чести и свободы пусть звучит наш девиз: Ненависть и любовь! Смерть «рюссам», будь они хоть красные, хоть белые»[30]. В том же году АКС тиражом в 10 тыс. экземпляров выпустила брошюру «Проснись, Суоми!», содержавшую похожие идеи:

«Что же хорошее к нам когда-либо приходило из России? Ничего! Смерть и уничтожение, чума  и русское зловоние тянулись оттуда… Россия всегда была и навсегда останется врагом человечества и гуманного развития. Была ли когда-либо польза от существования русского народа для человечества? Нет! А его исчезновение с лица земли было бы человечеству, наоборот, великим счастьем»[31].

Не менее радикально была настроена и щюцкоровская газета «Suojeluskuntalaisen», которая провела в 1921 г. среди своих читателей конкурс на лучшую пословицу о русских, победителем в котором стал читатель, предложивший такой вариант: «Какое животное более всего походит на человека? Это «рюсса». Из-за большой популярности конкурса был проведен и второй тур, в котором лучшей стала пословица: «Побей по спине – избавишься от кашля, убей – и избавишься от «рюссы»[32] Впрочем, подобные газетные выпады не будут выглядеть слишком вопиющими, если учесть, что в этот период даже финские чиновники в официальных отчетах допускали сравнения русских с животными[33].

Одновременно с этим цензуре подверглась школьная программа, из которой были убраны упоминания о русских в положительном ключе[34]. Чистки проходили и в финской армии, которую националисты стремились избавить от всяких следов «русскости». В первую очередь, безусловно, из армии увольнялись русские офицеры. Так, например, в сентябре 1919 года в отставку были спешно отправлены все русские летчики, готовившие пилотов для финских ВВС[35]. Вслед за ними пришла очередь и финских офицеров, служивших в царской армии. В 1920 году со страниц газеты «Илкка» их увольнения потребовал лидер Аграрного союза С. Алкио[36]. Не менее активно против служивших в России финнов выступали и офицеры-егеря. В 1924 году они даже пригрозили коллективной отставкой, если из армии не будут уволены бывшие царские офицеры[37]. В итоге число офицеров, получивших подготовку в России, в финской армии постоянно снижалось на протяжении  20-30-х годов, а все ключевые должности занимали финны, служившие в германской армии».

Павел Сутулин. Судьба русского населения Финляндии в 1918-1939 гг.

Финские концлагеря для инакомыслящих и «этнически чуждых»

«Намедни прочитал книжку «Это было в Финляндии», изданную у нас в 50-х, которую любезно дал почитать Армас Машин. О финских концлагерях для финнов на территории Карелии в годы войны.

Автор – коммунист Нестори Парккари, один из многих арестованных в 1940-41 годах без какого-либо суда «неблагонадежных» граждан Финляндии, которых отправили в тюрьмы, концлагеря и трудовые батальоны.
Один из описываемых эпизодов – на Карельском перешейке группу из их «штрафбата» отправляют разминировать одними палками заминированный участок на нейтральной полосе. Причем, заминировали его сами финны, да схему потеряли. К счастью для штрафников, уже перед заданием простой лейтенант отказывается это делать – мол, на следующий день привезут пленных «рюсся», лучше пошлем их, ведь живыми с такого задания никто не возвращался.

Или вот любопытные подробности – на строительстве финских укреплений на Карельском перешейке «на глазах у местного начальства и при его участии почти открыто воровали цемент, гвозди, электропроводку… все это посылалось домой или продавалось тут же на месте. Оставалось только удивляться, как правительство смогло выкачать из народа такую массу стройматериалов». Что-то такое родное и знакомое)))

Автор описывает армейскую охранку или особые отделы в финской армии, которые следили за всеми, так что за любой неправильный разговор можно было схлопотать неприятности. Далее самых неблагонадежных отправили фактически в концлагерь – сначала в Сямозеро, затем в Коверу (Олонецкий район). 1 мая 1942 года.

«К праздничному ужину готовились общими силами уже несколько дней. Заключенным удалось поймать для праздничного стола двести двенадцать лягушек, шесть змей и две крысы».

Нормальная жизнь финского демократического ГУЛАГа.

А вот насчет того, что Финляндия вела «оборонительную войну», в которую ее «втянули». Работали они на лесоповале. «Карельский лес был отличного качества. Неудивительно поэтому, что лесопромышленники Финляндии давно зарились на него. В самом начале войны, еще до того, как финские войска перешли советскую границу (!!!) в стране было организовано уже несколько лесопромышленных компаний». Финские буржуи лучше чем нынешние российские маннергеймофилы знали — «оборонительная» это война или наступательная.

Между прочим, в 1980-е годы у Коверы, на месте концлагеря, был поставлен небольшой памятный знак погибшим там финским антифашистам. В 90-е его просто украли. Так что сейчас никто и не вспомнит про этих мужественных людей, отказавшихся с нами воевать и тоже ставших жертвами политических репрессий».

Источник Александр Степанов

Организация концлагерей

«При регистрации местного населения, согласно приказу маршала Маннергейма, значительную часть русских отправили в концлагеря. Во время второй мировой войны само слово «концлагерь» вызывало ужас. Они воспринимались как символ ненависти к человеку, как предприятия по планомерному уничтожению людей. Немецкие лагеря стали реальным во¬площением бесчеловечности. Финские концлагеря, конечно, нельзя сравнивать с немецкими лагерями смерти, хотя их названия и сведения, которые проса¬чивались из лагерей, создавали о финнах не¬сколько иное впечатление.

Воинские подразделения на захваченных ими территориях учреждали первые концлагеря, в которых порядок соблюдался по-разному. В 1941 году в районе Петрозавод¬ска было создано шесть концлагерей. Лаге¬ря были созданы в Алавойнене и Святнаволоке. Были организованы также временные лагеря, впоследствии закрытые, за исклю¬чением «дисциплинарных» лагерей в Колвасъярви и Киндасово.

В мае 1942 года, согласно установленным для концлагерей правилам, в ведении военного управления лагерей находились:
— ненациональное население, вывезен¬ное с прежнего места жительства, где его пребывание по военным соображениям бы¬ло нежелательным;
— политически неблагонадежные — наци¬ональные и ненациональные;
— в исключительных случаях — лица, чье пребывание на свободе было нежелательным.
Это давало военному управлению практи¬чески неограниченные права заключать людей в концлагеря по своему усмотрению.

Эта же инструкция содержала указания заключенным и лагерной администрации. Указания исходили явно из секретных орга¬нов власти. В основе своей они были следующими.

Помещенным в лагеря следует соблю¬дать порядок и чистоту. Заключенным надо быть старательными, честными и добросо¬вестно относиться к работе. С 21 часа и до 6 не занятые на работах должны находиться в помещениях. Разговоры о государственных и военных делах в лагере запрещены. Зак¬люченному в лагерь запрещается общение с посторонними людьми. Каждый заключен¬ный обязан немедленно доложить о лицах, без разрешения появившихся на территории лагеря или в помещении для заключенных. Заключенным в лагере категорически за¬прещается иметь крепкие напитки, литера¬туру, оружие, боеприпасы и взрывчатку. Заявления заключенных передаются руко¬водству лагеря через старшего по бараку. Отправление и получение почты произво¬дится через управление лагеря.

Неповиновение и попытки к бегству пре¬секаются самым строгим образом, вплоть до применения оружия. Этот пункт давал служащим лагеря неограниченное право ис¬пользовать для наказания оружие. В прави¬лах также сказано, что обращение с заклю¬ченными в лагере должно быть гуманным и соответствующим законам и что продолжи¬тельность рабочего дня для них устанавлива¬ется начальником лагеря. Последний пункт означал, что рабочий день внутри лагеря мог быть более длинным, нежели за его пределами, где придерживались распоряд¬ка, действующего в Финляндии.

Требование соблюдать тайну о лагерях читается в следующем пункте: «О лагерных делах категорически запрещается говорить посторонним». Это было обязательным как для заключенных, так и для охраны. Понят¬но, что не хотели обнародования сведений о состоянии в лагерях и применяемых наказа¬ниях. Вероятно, поэтому имена многих слу¬жащих лагеря и их дела остались неизвест¬ными.

Для руководства лагерей были разрабо¬таны меры наказания заключенных. Самым незначительным наказанием считались ра¬боты вне очереди. Затем простой и строгий арест. Самыми жестокими — телесные на¬казания, до 25 ударов, Мерикоски утвер¬ждает, что обычные наказания могли назна¬чать лагерные чиновники, но телесные толь¬ко комендант лагеря. Телесные наказания женщин были запрещены.

В апреле 1944 года концлагерям, к тому времени переименованным в лагеря для перемещенных лиц, были выданы новые уста¬новки по укреплению дисциплины. Причем, удивительно, что меры наказания были уже¬сточены. Хотя Финляндия в то время и от¬клонила советские предложения о заключе¬нии мира, но воина была уже проиграна.

По новым правилам определялись следу¬ющие наказания:
— снятие с особо доверенной работы;
— выполнение внеочередных работ до восьми раз;
— выполнение работ без оплаты до 30 су¬ток;
— заключение в карцер; в освещенный до 30 суток и в темный — до восьми суток. При совмещении наказаний — в освещенный карцер до 45 суток, а в темный до 12. Эти наказания могли быть усилены твердой по¬стелью;
— телесные наказания до 25 ударов;
— заключение в дисциплинарный концла¬герь.

Коменданты концлагеря и лагерей для пе¬ремещенных лиц могли дать любое наказание, другие лагерные начальники могли оп¬ределять первый, второй и четвертый пункты наказаний, а также сверхурочные рабо¬ты, выполнение работ без оплаты до 15 су¬ток и телесные наказания до десяти ударов.

Морозов пишет о применяемых финнами наказаниях несколько иначе. По его утверждению, финны усиленно использовали те¬лесные наказания. Советских людей избивали по разным причинам резиновыми дубин¬ками, палками и плетьми. Далее Морозов уверяет, что у финнов было правилом наказывать за нарушения заключением в карцер на двое или трое суток без питья и что советских людей в лагерях пытали и истязали, расстреливали за самые незначительные проступки, не щадя даже детей.

Поскольку сведения, приведенные Моро¬зовым, показались преувеличенными, а у финнов не было никакой охоты к воспоминаниям, то автор четырежды ездил в Петроза¬водск для встреч с людьми, которые могли бы дать достоверные сведения. Писатели Карелии, да и все мои собеседники отне¬слись с участием и желанием помочь и орга¬низовали встречи с нужными для этого ис¬следования людьми. Важным источником знания была фотография, помещенная в книге Исаака Бацера, это фотография, сде¬ланная корреспондентом Галиной Санько в Петрозаводске в 1944 году сразу после ос¬вобождения. Фотография была опубликована в советской и иностранной печати толь¬ко в 1966 году. Опубликована была в надеж¬де найти тех, кто находился тогда за колю¬чей проволокой.
У автора была возможность побеседо¬вать с находящейся в правой части снимка, тогда 9-летней девочкой Клавдией Соболевой, сейчас имеющий высшее образование Клавдией Нюппиевой.

О мерах наказания, применяемых финна¬ми, Клавдия Нюппиева рассказывала прямо, без прикрас. Финны при детях расстрелива¬ли заключенных, назначали телесные нака¬зания женщинам, детям и старикам, невзи¬рая на возраст. Также она рассказала, что финны перед уходом из Петрозаводска рас¬стреляли молодых ребят и что ее сестра спаслась просто чудом. Согласно имею¬щимся финским документам, расстреляли лишь семерых мужчин за попытку к бегству или другие преступления. Во время беседы выяснилось, что семья Соболевых одна из тех, которые были вывезены из Заонежья. Матери Соболевой и ее шести детям при¬шлось трудно. Клавдия рассказала, что у них отобрали корову, они были лишены на месяц права получать продовольствие, по¬том, летом 1942 года, их перевезли на бар¬же в Петрозаводск и определили в концла¬герь номер 6, в 125 барак.

Мать сразу попа¬ла в больницу. Клавдия с ужасом вспомина¬ла проводимую финнами дезинфекцию. Люди угорали в так называемой бане, а по¬том их обливали холодной водой. Питание было плохое, продукты испорченные, оде¬жда негодная.

Лишь в конце июня 1944 года они смогли выйти из-за колючей проволоки лагеря. Их было шестеро сестер Соболевых: 16-летняя Мария, 14-летняя Антонина, 12-летняя Раи¬са, девятилетняя Клавдия, шестилетняя Евге¬ния и совсем маленькая Зоя, ей не исполни¬лось еще и трех лет.
Рабочий Иван Мореходов рассказал об отношении финнов к заключенным:

«Еды было мало, и та была плохая. Бани были ужасные. Финны не проявляли никакой жа¬лости».

О наказаниях в лагерях и возможных при этом случаях злоупотребления нет никаких документов, из которых можно было бы найти подтверждения сказанному…

После окончания войны руководитель Контрольной комиссии А. Жданов передал 19 октября 1944 года премьер-министру Финляндии У. Кастрену список, в котором значился 61 человек, которых необходимо было задержать за военные преступления. По этому не очень ясному списку задержа¬ли 39 человек, из которых почти все служи¬ли в Восточной Карелии.

Изучая этот составленный с ошибками список, удалось выяснить, что в дополнение к именам военных комендантов, 34 челове¬ка были на службе в штабе военного управ¬ления, в основном в лагерях, и шесть чело¬век в лагерях военнопленных. По списку, переданному Ждановым, с ок¬тября 1944 года по декабрь 1947 года было задержано 45 человек, из которых 30 были освобождены за отсутствием вины, 14 нака¬заны лишением свободы и один — штрафом.

Бывшие военные коменданты В. А. Котилайнен и А. В. Араюри после войны уехали из Финляндии. Их имена также были в спи¬ске Жданова, их обвиняли в неравном распределении продуктов и использовании дет¬ского труда. С обоих обвинение было снято после их возвращения в Финляндию в 1948 и 1949 годах. На основании финских докумен¬тов оба они обвинялись в расизме, но уже в конце 40-х годов финские юристы не расце¬нивали это как преступление. По мнению доктора права Ханну Рауткал-лио, никакого состава преступления в сущности не было. «Правду в отношении к граж¬данскому населению надо искать между крайностями. Там, конечно, были отклоне¬ния, но комиссия Куприянова в своем рапор¬те объявила преступным почти все, что де¬лали финны».

Ссылка на рапорт комиссии Куприянова не является достаточно убедительной. Надо помнить, в каких условиях и как быстро обя¬зан был Куприянов предоставить рапорт и к чему обязывало собственное его положе¬ние. Наши документы тоже лишь слегка ос¬вещали суть дела. Нельзя не учитывать и по¬явившиеся позднее в Советском Союзе ис¬следования, публикации и записи свидете¬лей.

В Карелии далеко не всех оккупантов вспоминают одинаково. Партизанская ради¬стка Сильвия Паасо 28 марта 1986 года рас¬сказала, что шелтозерский комендант капи¬тан Ориспя был человек сдержанный, мяг¬кий. Один раз финны задержали группу пар¬тизан, в которой была и сама Паасо, но не стали расстреливать, хотя основания для этого у финнов были.

Эта книга подтверждает преступление финнов, в особенности против ненационального населения. Сама атмосфера концент¬рационных лагерей, многочисленные пере¬мещения населения, новые преобразова¬ния, расформирования лагерей и нежела¬ние вспоминать пережитое явились причи¬ной того, что после окончания войны жалоб на обращение в лагерях было относительно мало. В то же время в отношении финнов к военнопленным было выявлено много жестокостей.

По заявлениям бывших военнопленных обвинения были предъявлены 1381 человеку лагерного персонала, из которых подверг¬лись разным наказаниям 723 человека, ос¬вобождено от наказания было 658 человек. Обвинялись они в 42 казнях, 242 убийствах. Было семь случаев, приведших к смерти по просьбе самих военнопленных, 10 случаев смерти в результате истязаний, восемь на¬рушений права собственности, 280 должно¬стных нарушений и 86 прочих преступлений. На основании этих преступлений нельзя с полной достоверностью судить об отноше¬нии к заключенным в концлагерях, но все-таки видно, что многие установки для лаге¬рей военнопленных и концлагерей были одинаковыми.

Заключенные в концлагерях не могли ра¬ботать в полную силу, да едва ли и хотели. Они чувствовали себя униженными и унижа¬емыми со стороны оккупантов.

Пища в концлагерях, несмотря на завере¬ния финнов, в 1942 году была скудной и часто недоброкачественной. Зарплата была ни¬чтожной, да из нее еще удерживалась часть за дополнительное питание, так что дневная зарплата была около пяти марок.

Для сравнения напомним, что дневное жа¬лование финского солдата до 1.8.1943 года было 12 марок, а затем 16 марок, у фельд¬фебеля на протяжении всей оккупации днев¬ное жалование составляло 35 марок, у капи¬тана — 45 марок плюс полное довольствие. Квалифицированные рабочие из националов получали 7—10 марок в час.

Из рассказа подпольщицы Марии Мелентьевой 30 августа 1942 года:

«Из лагерей доходят сведения, что советские люди под¬вергаются истязаниям, издевательствам, го¬лодают. Больных, детей и стариков выгоня¬ют на непосильные для них лесные и дорож¬ные работы».

Морозов приводит те же самые сведения, что и казненная финнами Мария Мелентьева. Рано утром захватчики вели заключен¬ных под конвоем на тяжелые работы, невзи¬рая на их возраст и состояние здоровья. Зи¬мой людей выводили на лесные и дорожные работы в рваной одежде и обуви. Рабочий день длился с шести утра до восьми вечера. На день выдавали 200-300 граммов плохого хлеба. Иногда добавляли к хлебу мороже¬ную картошку и испорченную конину. Бес¬человечное обращение и принудительные работы, особенно в лесу, где оплата была мизерной, изматывали людей.

Свидетельства Морозова и Мелентьевой соответствуют обстановке весной и летом 1942 года, но уже позднее она была не та¬кой. Советские исследователи по вполне по¬нятным причинам описывают самое крити¬ческое время. В беседе со мной в марте 1986 года быв¬шие заключенные концлагеря биолог Мария Нюппиева и рабочий Иван Мореходов во многом подтвердили написанное Морозо¬вым. Рабочий день, правда, был примерно таким же, как у финнов, но в самих лагерях зачастую удлиняли время работы.

Скудость заработка заключенных была признана и финнами. Летом 1942 года капи¬тан Сихвонен в штабе военного управления докладывал:

«В части заработка заключенных концлагеря рюссей следует заметить, что ус¬тановлением относительно сносной зарплаты можно бы хоть в какой-либо мере уменьшить их ненависть по отношению к финнам. Сейчас дневная зарплата у мужчин 9 марок, а у жен¬щин 7 марок, из которых удерживают еще 4 марки за дополнительное питание».

В 1942 году заключенные испытывали сильный голод, и им выдавали такую пищу, которую отказывались есть финны. На ра¬боты отправляли стариков и в какой-то мере детей, в основном же работали женщины. Возможность использовать заключенных на тяжелых работах была ограничена потому, что значительная часть из них были не¬трудоспособные старики и дети. К примеру, на лесных работах в начале 1942 года было 967 человек, а в начале 1943 года 1582 чело¬века, в большинстве женщины. Численность мужчин неизвестна, поскольку заключен¬ных не подразделяли на мужчин, женщин и детей, как это делалось с местным населе¬нием. Все они по документам значились просто заключенными.

На лесных работах доля заключенных, к великой досаде финнов, была лишь 2-16 процентов от общей численности работаю¬щих там. Правомерно задать вопрос, а был ли резон использовать на тяжелых работах такое небольшое количество истощенных, оборванных людей?

Можно только удивляться, что после вой¬ны и еще в середине 1950 годов у нас о концлагерях давали информацию, очень да¬лекую от истины. К примеру, Мерикоски пи¬сал: «Проживающим в лагере зарплату на¬числяли по тем же нормам, что и остальным жителям». Тут можно с полным основанием говорить о фальсификации истории. Мы по¬рой с удовольствием указываем на белые страницы в работах советских историков, но они есть и у нас.

Автор этих строк не видел сам, как заклю¬ченные работали в лесу, сведения взяты из архивов, исследований, советских источни¬ков, и все это в сумме дает более или менее достоверную картину. Но у автора есть лич¬ные наблюдения об использовании заклю¬ченных на других работах за пределами ла¬геря. На территорию лагеря попасть могли немногие. К ним автор не относился.

Летом 1942 года я служил в 9-й отдельной роте, которая была под литерой 6208. Тогда воинские подразделения упоминали только по номерам. Рота выполняла строительные и ремонтные работы в Петрозаводске. Я был на Онежском заводе отметчиком и ох¬ранником заключенных. В задачу входило принять утром группу заключенных у ворот и вечером доставить обратно. То есть моих полномочий хватало лишь до ворот.

Вид рабочих-заключенных был удручаю¬щим. В колонне по три стояли оборванные дети, женщины и старики. Позади, за рабо¬чими, каждое утро дежурила четырехко¬лесная телега со свежевыструганными гро¬бами. По понедельникам их было особенно много. Размер их колебался от неполного метра до двух, и были они искусно сделаны из сосновой доски. Перед входом витал удушливый запах смерти, это было голод¬ное лето 1942 года.
Многие финские резервисты и трудообязанные выделяли в меру своих возможно¬стей куски от своего пайка для работающих на Онегзаводе. Повар роты 6208 сквозь пальцы смотрел на то, что иногда наливали и уносили бидоны с супом или кашей для за¬ключенных…

В конвоируемой автором команде поли¬тических заключенных люди были образо¬ванными. Все они были русскими, говорили также на немецком и английском языках. Эта группа не совершала никаких проступ¬ков, которые осложнили бы их положение. Ни один не пытался убежать с работы или во время конвоирования. По своему опыту они знали, что пытающихся бежать финны рас¬стреливают.

Судьба заключенных

В некоторых финских исследованиях ут¬верждается, что условия у заключенных бы¬ли лучше, чем у находившегося на свободе населения. И прежде всего потому, что о питании заключенных заботились непосред¬ственно чиновники военного управления, заключенные получали по той же норме, что и военнопленные. Правда, следует заметить, что питание у военнопленных было неваж¬ное.

Для заключенных были установлены две ка¬тегории норм, с января 1942 года — три. Нор¬ма А — для нетрудоспособных, норма В — для работающих и норма С — для занятых на особо тяжелых работах и для больных.
Норма А, которую выдавали с августа по октябрь, содержала от 1500 до 2000 кало¬рий. В-норма осенью 1941 года была при¬мерно 2145, а позже стала составлять 2500 калорий. Получающих норму В было очень мало. В октябре 1942 года А-нормы были ликвидированы. Норма С все время была 2800 калорий.

Эти нормы были сносными, но в тяжелые времена из-за нехватки продовольствия они существовали лишь теоретически, их просто не могли выдавать. Дневной паек заключен¬ных не содержал и 2000 калорий. Это под¬тверждается истощенностью заключенных и их высокой смертностью.
Некоторые источники сообщают о якобы большой заботе о здоровье заключенных. За здоровьем наблюдали два финских врача и четыре медсестры, в дополнение к ним девять русских фельдшеров, 25 медсестер, три нянечки и санитара. В больницах концла¬герей в 1943 году было 231 больничное ме¬сто. За тот же период было проведено 6775 приемов больных.

Вне сомнений, какая-то забота о здоро¬вье заключенных была, поскольку опаса¬лись эпидемии. У нас уже был печальный опыт эпидемий среди военнопленных. В 1942 году в лагерях умерло 3536 человек.
Смертность была высокой, хотя охрана здоровья по отчетам была «удовлетвори¬тельной». Лайне в своем исследовании пи¬шет, что в лагерях, по его предположениям, умерло 4600 человек. Но достоверных све¬дений нет. Неизвестно, сколько умерло в лагерях в 1941 году, и понятно, что в 1944 году уже не хотели поднимать эти сведения.

По данным доцента Морозова, картина смертности выглядит несколько иной. В ре¬зультате тяжелого принудительного труда, плохого питания, голода, эпидемий и в ре¬зультате расстрелов погибло свыше 14000 советских людей, или пятая часть оставших¬ся на оккупированной территории. В беседе со мной в июле 1985 года Моро¬зов рассказал, что он имел в виду не только концентрационные лагеря, а всю захвачен¬ную территорию, всю Восточную Карелию. Морозов подчеркнул, что приведенные цифры основываются на исследованиях по¬терь во время войны всем Советским Сою¬зом.

На самом же деле мы не знаем, сколько советских людей умерло в наших концлагерях, не знаем, сколько находящихся на сво¬боде людей умерло во время войны, и не знаем, сколько карелов и вепсов, увезен¬ных в Финляндию, осталось там по оконча¬нии войны. Надо признать, что списки умерших шта¬бом военного управления составлены край¬не небрежно. На основании их можно сделать лишь очень приблизительные выводы, если это вообще возможно.

Об именах умерших в концлагерях, датах их рождения и причинах смерти нет никаких упоминаний. Некоторые из умерших зане¬сены в списки дважды, другие не записаны вовсе. Из списков невозможно получить сведения о количестве умерших. Сведения 1942 года еще как-то читаемы, но сведения следующего года совершенно запутаны. Списки являются подтверждением того, на¬сколько безразлично относились финны к заключенным.

На основании списков 1942—1943 годов можно сделать вывод, что главной причи¬ной смертности были кишечные заболева¬ния. Если верить спискам, то именно ки¬шечные заболевания стали причиной смер¬ти 40 процентов всех умерших. По старос¬ти умерло 20 процентов, причем толкова¬ние старости было очень своеобразным — к старикам относили 30-40-летних. От сер¬дечных заболеваний умерло 20 процентов. Остальные — от цинги, водянки, краснухи, брюшного тифа. Эти сведения, в связи с отсутствием медицинского персонала, весьма приблизительны. Сведения о ро¬дившихся в лагерях составлены с такой же небрежностью. В списках нашлись имена 276 детей и даты их рождения. Имена ма¬терей, а также фамилии отсутствовали почти полностью или же были неясными. По сути эти тетради в черных обложках для исследователя бесполезны. Они еще раз подчеркивали, сколь мало внимания штаб военного управления оказывал заключен¬ным.

По тем же причинам, по которым самая высокая смертность среди заключенных бы¬ла в 1942 году, в лагерях для советских воен¬нопленных умерло наибольшее число военнопленных. Всего финнами было взято в плен 64 188 человек, а после войны вернули лишь 42 412. По сведениям военной стати¬стики, в лагерях для военнопленных умерло 18318 советских людей. В тот тяжелый и го¬лодный год по различным причинам умерло еще около 15 000 человек.

Писатель Эйно Пиэтола опубликовал в 1987 году заслуживающий внимания труд «Военнопленные в Финляндии 1941—1944», в котором он на конкретных примерах пока¬зывает, как обращались с военнопленными. В своем исследовании Пиэтола говорит о 18 700 погибших военнопленных. Это число, вероятно, точнее ранее названного, по¬скольку основано оно на следственных до¬кументах.

Из советских военнопленных, взятых фин¬нами, погибло примерно 30 процентов, что является очень высоким показателем. Тако¬го показателя достигли только Германия и Япония, а также, по сведениям немцев. Со¬ветский Союз. В немецких концлагерях предположительно погибло три миллиона советских военнопленных, а в советских — миллион немцев. По советским сведениям, в плену у них погибло 404 финна. Советский Союз вернул примерно 1930 военноплен¬ных, но о судьбе 3940 пропавших без вести нет сведений.

Возможно, в это число входят и те, что остались на поле боя во время отступления и были сразу же захоронены. Часть плен¬ных убежала, кто-то женился и остался в Союзе. После ухудшения стратегического поло¬жения Германии в июле 1943 года в битве под Курском комендант военного управ¬ления Восточной Карелии решил переиме¬новать заслуживающие дурную славу концлагеря в лагеря для перемещенных лиц.
С его подачи Главнокомандующий фин¬ской армией маршал Маннергейм одобрил сделанное предложение, и с 12 ноября 1943 года концлагеря были переименованы. Так появились Петрозаводский, Святозерский и Алавойненский лагеря для перемещенных лиц. Концлагерями остались известные Кол-васозерский и Киндасовский дисциплинар¬ные лагеря.
Переименование лагерей не повлекло за собой никаких улучшений. Сделано это было для отвода глаз, а не для улучшения условий заключенных. И даже, как уже го¬ворилось ранее, наказания заключенных следующей весной еще более ужесточились.

Об этом запоздалом переименовании лагерей писали лишь очень немногие и ав¬торитетные исследователи, такие, как Антти Лайне. Официальные историки, такие, как и Мерикоски, все время писали лишь о лагерях для перемещенных лиц. Хотя бы этим способом хотели сохранить честь мундира

Хельге Сеппяля. Финляндия как оккупант в 1941-1944 гг.