Вспоминая войну в Испании

Print PDF

В бой с фашизмом Советский союз и руководимое им комдвижение вступили первыми, когда на его стороне (в течение долгих трёх лет) были западные демократии (кроме революционной Мексики и первого года Франции Народного фронта), не смущавшиеся действий бок о бок с Гитлером и Муссолини. И не зря антикоммунисты, особенно либеральные и «проевропейские», сегодня рассказывают, что фашизм «это меньшее зло» по сравнению с «красной угрозой», от которой надо было «спасти страну» (для Гитлера часть из них делает исключение, но не все).

Дьяк и фашизм

«Есть такой человек — дьяк Андрей Кураев. Сейчас он вроде как в оппозиции к руководству РПЦ, боролся с «гей-лобби» в церкви, критикует патриарха Кирилла.
Кураев — довольно типичный реакционер. Хорошо помню, как Кураев врал о событиях Кровавого воскресенья, оправдывая Николая II [про праздник 8 Марта, про евреев, про религию и науку… — даже трудно вспомнить, где бы они не соврал. Прим.публикатора]. Помню и многое другое, но не в этом сейчас дело.

Случайно натолкнулся на его пост в ЖЖ о Гражданской войне в Испании. Метода традиционная, пропагандистская: выдирается из контекста один факт, а потом говорится, что, мол, республиканцы те еще сволочи. Показаны картинки, как республиканские солдаты фотографируются на фоне вытащенных из могил скелетов монахов и монахинь. Что, безусловно, нехорошо.

Поняное дело, что дьяк Кураев умолчал о том, как вела себя католическая церковь в Испании и почему масса крестьян (в основном анархически настроенных) ненавидела духовенство до скрежета зубовного, почему многие крестьяне жгли церкви и убивали священников. Этот контекст г-ну Кураеву не нужен, разумеется. Ему также совершенно не важно, почему на стороне республиканцев воевали интербригады, Хэмингуэй, Оруэлл и Кестлер, а также неважно и многое другое.

Если бы Кураев рядом с упомянутыми фотографиями поместил снимки убитых франкистами детей — вопросов бы не возникло. Но объективности от г-на Кураева ждать не стоит. Главное же в концовке поста, на которой стоит остановиться подробнее. Дословная цитата-подпись под фотографиями:

«Это — то, что для всего мира готовила наша страна. И то, от чего Испанию спасли Франко, Муссолини и Гитлер. Вот так все сложно…»

Во-первых, дьяк Кураев солгал. Испанцы выкапывали скелеты и фотографировались на их фоне без какого бы то ни было участия советских идеологов или военных советников. «Наша страна» тут совершенно ни при чем.

Во-вторых, дьяк Кураев солгал. Наша страна «этого» для всего мира не готовила. Ни в 1917 году, ни в 1921, ни даже в 1937. Наконец, оцените главное:

«Испанию спасли [СПАСЛИ!] Франко, Муссолини и Гитлер».

Значит, Франко, Муссолини и Гитлер — спасители от безбожников-большевиков. Что-то очень знакомое… Да это ж просто геббельсовская пропаганда образца 1941 года! Простое и незамысловатое повторение задов нацистской пропаганды — вот что продемонстрировал нам дьяк Кураев.

Напомню: «спасли» Испанию фашисты ценой сотен тысяч трупов, германской и итальянской интервенции, зверски замученных республиканцев с семьями, долгие годы продолжавшегося террора против инакомыслящих, многолетней деградацией страны и омерзительного фашистского режима, который не ввязался во Вторую мировую на стороне Гитлера только потому, что был слишком истощен предшествующей гражданской. Нам это следует помнить особо — с благодарностью к республиканцам. В СССР из Испании пришла только одна дивизия фашистов-«добровольцев». А могли прийти сотни тысяч — как из Италии, Венгрии, Румынии… С «христианскими ценностями» наперевес, разумеется.

А знаете, что это были за «ценности»? Вот несколько фрагментов из книги П.Престона о гражданской войне в Испании:

«В первый день мятежа капитан Гонсало де Агуйера выстроил всех крестьян своего национализированного республикой поместья и для острастки расстрелял каждого шестого».

«Криадо организовывал оргии, где творились самые невообразимые акты садизма, а затем отправлял мужчин и женщин на расстрел»,

— докладывал начальству франкистский губернатор Севильи. Это о капитане Мануэле Диас Криадо. После захвата Севильи силами франкистов в июле 1936 года Криадо развязал террор против всех, кого подозревали в симпатиях к республиканцам. За четыре месяца службы шефом безопасности в андалузской столице Севилье он погубил свыше 10.000 мужчин и женщин.

Даже сторонники Франко были шокированы его жестокостью. Позже губернатор вспоминал:

«Криадо был дегенератом, использовал служебное положение, чтобы насытить свою кровожадность, чтобы обогатить себя и удовлетворить свои сексуальные аппетиты»».

«Детей убивали и сажали в концлагеря вместе с родителями. Многие женщины рожали в лагерях после изнасилований. Во франкистских лагерях образовалось большое детское население. Смерть косила этих детей сотнями. Тысячи были отобраны у матерей и переданы на усыновление. Беременность не спасала матерей от смерти. Один франкистский судья заявил, что »мы не можем ждать семь месяцев, чтобы казнить женщину»».

Солдаты испанской жандармерии — гражданской гвардии, проводившие карательные акции

Силы Франко проводили систематическую политику террора в течение всей войны и долгое время после её окончания.

Франко считал, что необходимо сломить дух гражданского населения путём ликвидации любой потенциальной угрозы или оппозиции.
Итальянские и германские военные советники настаивали на скорейшем военном наступлении, однако Франко твердо стоял на своей стратегии постепенного завоевания, сопровождающегося чистками (limpieza) «заражённой территории» от врага. Франкисты, не колеблясь, применили к своим согражданам тактики, наработанные в колониальных войнах в Африке [а исполнителями стали их бывшие противники в колониальной войне — марокканцы, не понимающие, что воюют за дело своих врагов. Прим.публикатора].

Перед началом наступления на Страну Басков 4 апреля 1937 года Франко заявил итальянскому послу Роберто Канталупо, что

«выполнение необходимой задачи по искуплению и умиротворению оккупированных зон будет медленным и тяжёлым потому, что корни анархизма в Испании старинные и глубокие».

«Отец отечества» генералиссимус всех вооружённых сил и каудильо Испании Франсиско Франко видел гражданскую войну в понятиях борьбы Патрия (родина) против anti-Patria (быдла, canallia, еврейско-масонско-коммунистического сброда).

Там еще много – см. рецензию Михаэля Дорфмана на эту книгу.

Но, согласно дьяку Кураеву, все это — достойная цена за «спасение» Испании от безбожных леваков!

Вывод прост. Дьяк Кураев, хоть он и в оппозиции к текущему руководству РПЦ, лгун и мразь, оправдывающая фашизм [или иначе — как только демос становится непослушен или начинает говорить сам, от своего лица, обращение с ним либералов станет неотличимо от фашистского, все сорта правых — либералы, консерваторы, националисты, просто коричневые и чёрные — тут же сомкнутся в общем строю. Прим.публикатора].

Они ничего не забыли и ничему не научились. Запомним, на чьей стороне они будут в случае чего. Запомним.

Источник Сергей Соловьёв

Фашизм: эмпирическое определение

Поведение этих гг. «с хорошими лицами» раз за разом подтверждает правило:

«Чем дальше от Ленина, тем ближе к Гитлеру»

- так было с Италией Муссолини, так стало с Испанией Франко. Те из них, кто постеснительней (или полицемерней), отмывают чёрного кобеля добела, отрицая фашистский характер мятежа против Испанской Республики, мол, это «просто традиционализм».

Однако фашизм испанских мятежников легко подтверждается эмпирически — убийством как главным способом убеждения не только оппонентов, но и подозрительных просто по классовому признаку: жителей рабочих кварталов, крестьян в районах, стоявших за аграрную реформу, сравнимой с нацистами жестокостью к раненым (франкисты всегда вырезали госпитали). Рассматривая вопрос, что случилось на Украине, фашистский переворот или демократическая революция, я выделил 3 эмпирических признака для демаркации одного от другого (с промежуточным состоянием «авторитарный режим»):

1) во взаимоотношениях с «врагами» и «чужаками» фашисты ставят на уличное насилие, демократия — на выборы с пропагандой, авторитаризм — на суд и полицию (т.ч. на Украине «коммуняк» постарались убить, а «совков» — максимально унизить демонстративным уничтожением советского наследия, независимо от хозяйственной пользы, художественной ценности и пр.);

2) «враги» с «чужаками» не защищены законом не только в политической, но и в бытовой части, скажем от криминальных посягательств на их личность, имущество, наследие и т. д. (здесь характерен отъём франкистами детей республиканцев для воспитания в «идейно выдержанных» семьях);

3) расчеловечивание противников, представление их низшими, грязными и опасными существами, т.е. описание их как народов колоний, а себя — «белыми европейцами».

Всё это с избытком проявилось уже в первые дни мятежа, от вырезания госпиталей с массовыми убийствами «неблагонадёжных» до столь же массовых изнасилований, — а дальше только усиливалось.

См. самое  начало восхождения Франко, когда он обошёл прочих мятежников и фашистский характер мятежа был окончательно установлен.

Как Франко стал первым среди фашистов

«Перебросив войска через пролив, Франко приступил к реализации основной задачи войны — взятию Мадрида. Кратчайший путь к столице лежал через Кордову, что и ввело в заблуждение республиканское командование, сосредоточившее под городом наиболее боеспособные силы и пытавшееся контратаковать. Франко же с присущей ему осторожностью решил сначала соединиться с войсками Молы и только после этого совместными усилиями захватить Мадрид.

Поэтому африканская армия повела наступление из Севильи через Эстремадуру — бедную, малозаселенную, без крупных городов сельскую провинцию к северу от Андалусии, граничащую с Португалией. В этой стране с 1926 года существовал военный диктаторский режим Салазара, с самого начала мятежа не скрывавшего симпатий к путчистам. Так, например, Мола и Франко поддерживали телефонную связь в первые недели войны, используя португальскую телефонную сеть. Когда войска Молы в районе Гуадаррамы попали в тяжелое положение, африканская армия перебросила им через Португалию крайне необходимые боеприпасы. Немецкие и итальянские самолеты, сопровождавшие бросок на север марокканцев и легионеров, часто базировались на португальских аэродромах. Банки Португалии предоставили мятежникам льготные кредиты, а через радиостанции страны путчисты вели свою пропаганду. Военные заводы соседней страны использовались для производства оружия и боеприпасов, а позднее Португалия направила Франко 20 тысяч «добровольцев». В августе 1936 года немецкие пароходы разгрузили в португальских портах крайне необходимые для африканской армии пулеметы и боеприпасы, которые кратчайшим путем по железным дорогам Португалии были доставлены на фронт.

Итак, левый (португальский) фланг наступающей южной армии мятежников можно было считать вполне обеспеченным. 1 августа Франко приказал колонне под командованием подполковника Асенсио выступить на север, соединиться с Молой и передать ему семь миллионов патронов. Кейпо де Льяно реквизировал автотранспорт, пригрозив расстрелять арестованных руководителей профсоюза таксистов, если последние сами не подгонят свои машины к резиденции генерала. 3 августа за Асенсио двинулась колонна майора Кастехона, а 7 августа — колонна подполковника де Тельи. Каждая колонна состояла из одной «бандеры» Иностранного легиона, «табора» (батальона) марокканцев, инженерных и санитарных служб, а также 1–2 батарей артиллерии. С воздуха колонны прикрывались немецкими и итальянскими самолетами, хотя республиканская авиация не оказывала серьезного противодействия. Всего в трех колоннах, находившихся под общим командованием Ягуэ, было около 8000 человек.

Тактика африканской армии была следующей. Две колонны шли в авангарде, а третья составляла резерв, причем колонны периодически менялись местами. По шоссе на машинах двигались легионеры, а марокканцы шли по обеим сторонам дороги, прикрывая фланги. Местность в степной Эстремадуре с низкорослой растительностью и без всяких естественных препятствий очень напоминала район боевых действий в Марокко.

Первоначально наступавшие колонны практически не встречали организованного сопротивления. Подойдя к какому-нибудь населенному пункту, мятежники через громкоговорители предлагали жителям вывесить белые флаги и настежь открыть окна и двери. Если ультиматум не принимался, селение подвергалось артобстрелу, а при необходимости и ударам с воздуха, после чего начинался штурм. Республиканцы, забаррикадировавшись в домах (все испанские деревни состоят из каменных зданий с толстыми стенами и узкими окнами), отстреливались до последнего патрона (а их было мало), после чего мятежники расстреливали их самих. Каждый марокканец имел в своем рюкзаке помимо 200 патронов длинный кривой нож, которым и перерезали горло пленным. После этого начиналось мародерство, поощряемое офицерами.

Тактика республиканской милиции была очень однообразной. Милиционеры не умели и боялись сражаться на открытой местности, поэтому незащищенные фланги трех колонн Ягуэ были в безопасности. Как правило, сопротивление оказывалось только в населенных пунктах, но как только мятежники начинали их окружать (или распускали слухи о своих обходных маневрах), милиционеры начинали постепенно отступать и это отступление зачастую превращалось в беспорядочное бегство. Мятежники косили ряды отступающих из пулеметов, установленных на автомобилях.

Боевой дух, закаленной в боях африканской армии, был очень высок, чему способствовали вовсе нетипичные для испанских вооруженных сил близкие и демократические отношения между офицерами и солдатами. Офицеры писали неграмотным солдатам письма и, отправляясь в отпуск, отвозили их родным (помимо писем передавались выбитые у пленных милиционеров и мирных жителей золотые зубы, снятые с жертв кольца и часы). В казармах Иностранного легиона висели портреты боевых товарищей, погибших в Мадриде в казармах Ла-Монтанья. За них клялись отомстить и мстили жестоко, убивая всех раненных и пленных бойцов милиции. Для оправдания столь бесчеловечного способа ведения войны было придумано следующее «юридическое» объяснение: милиционеры не носили военной формы, поэтому были, дескать, не солдатами, а «мятежниками» и «партизанами», на которых не распространялись законы ведения войны.

Первое серьезное сопротивление колонны Ягуэ встретили в городке Альмендралехо, где около 100 бойцов милиции закрепились в местной церкви. Несмотря на недостаток воды и артобстрелы, они держались неделю. На восьмой день 41 человек, оставшийся в живых, покинул церковь. Их построили в ряд и немедленно расстреляли. Но Ягуэ не задерживал боевые части для таких операций. Как правило, в населенных пунктах оставался взвод, проводивший «зачистку» и обеспечивающий растянутые коммуникации. Эстремадура и Андалусия были для мятежников враждебной землей, с населением которой обращались гораздо хуже, чем с коренными жителями Марокко.

За 7 дней, проделав 200 километров, войска Ягуэ захватили город Мериду и вошли в соприкосновение с армией Молы, передав ей боеприпасы. Это был первый современный блицкриг в европейской истории. Именно эту тактику возьмут позднее на вооружение нацисты, научившись у своих испанских подопечных. Ведь блицкриг — это ничто иное, как быстрые рейды моторизованных колонн пехоты при поддержке танков (их у мятежников пока было мало), авиации и артиллерии.

Ягуэ хотел немедленно продолжать продвижение на Мадрид, но осторожный Франко приказал ему повернуть на юго-запад и взять оставшийся в тылу город Бадахос (имевший 41 тысячу жителей и находившийся в 10 километрах от португальской границы).

Ягуэ считал этот приказ бессмысленным, так как собравшиеся в Бадахосе 3000 плохо вооруженных милиционеров и 800 солдат армии и сил безопасности не помышляли о наступлении и не представляли никакой угрозы тылам африканской армии. Кроме того, республиканское командование ранее перебросило наиболее боеспособные части из Бадахоса под Мадрид.

Жители Бадахоса и его окрестностей были преданы республике, так как именно здесь в районе больших латифундий наиболее активно проводились аграрная реформа и ирригация сельхозугодий.

13 августа мятежники перерезали дорогу Бадахос-Мадрид и окружили город, сделав невозможной переброску подкреплений на помощь защитникам столицы Эстремадуры. Колонна милиции, посланная в Бадахос 12 августа, была почти полностью уничтожена на марше немецкой авиацией и марокканцами.

Защитники Бадахоса укрылись за довольно прочными средневековыми стенами города, заложив ворота мешками с песком. В их распоряжении было только 2 старые гаубицы, а большинство из 3000 бойцов милиции не имели никакого оружия. Всю первую половину дня 13 августа мятежники подвергали город массированному артобстрелу, а вечером того же дня пошли на штурм. Одновременно в городе подняла мятеж гражданская гвардия. Его удалось подавить только ценой больших потерь. И все же все атаки африканской армии в тот день были отбиты. На следующий день саперы мятежников взорвали ворота Тринидад («Троицкие» по-испански) и при поддержке пяти легких танков густыми цепями пошли на штурм. Пулеметным огнем защитников в первые 20 секунд было уничтожено 127 нападавших. Только в 4 часа дня мятежники прорвались в город, где завязались ожесточенные уличные бои. Последним очагом сопротивления стал собор, где еще целые сутки держалось полсотни республиканцев. Некоторые из них были потом расстреляны прямо перед алтарем.

После захвата Бадахоса в нем началась дикая резня, невиданная в Европе со времен средневековья. О ней стало известно только благодаря присутствию в городе французских, американских и португальских корреспондентов. Два дня мостовая площади перед комендатурой была залита кровью казненных. Массовые убийства происходили и на арене для боя быков. Американский журналист Джо Аллен писал, что после ночных расстрелов из пулемета арена походила на глубокую кровавую лужу. У убитых отрезали половые органы и вырезали на груди кресты. Убить крестьянина на жаргоне мятежников означало «дать аграрную реформу». Всего по разным данным бойня в Бадахосе унесла жизни 2000–4000 человек. И это при том, что мятежники освободили из тюрем города целыми и невредимыми 380 арестованных врагов республики.

Пропаганда путчистов сначала вообще отрицала какие-либо «эксцессы» в Бадахосе. Но присутствие иностранных корреспондентов сделало запирательство невозможным. Тогда Ягуэ публично заявил, что не хотел брать с собой в Мадрид тысячи «красных», которых еще надо кормить и не мог просто оставить их в Бадахосе, так как они снова сделали бы город «красным». В Бадахосе путчисты впервые вырезали целый госпиталь. Позднее все это будет повторяться еще не раз, но «бадахос» стал именем нарицательным, обозначающим зверские расправы с ни в чем не повинным мирным населением.

Резня в Бадахосе вовсе не была случайностью. С самого начала мятежа Франко ставил перед собой цель не просто взять власть в Испании, но и истребить при этом как можно больше политических противников, чтобы легче удержаться у власти. Когда один из корреспондентов 25 июля 1936 года сказал генералу, что для умиротворения Испании придется расстрелять половину ее населения, Франко ответил, что он достигнет своей цели любым путем.

К тому же массовые убийства и насилия над женщинами оказывали сильное деморализующее влияние на защитников республики. Кейпо де Льяно в своих выступлениях по радио с садистским наслаждением описывал (частью вымышленные) сексуальные похождения марокканцев с женами и сестрами убитых или арестованных сторонников республики.

Вообще следует отметить, что система террора мятежников (а это была именно придуманная и отработанная система) имела свои особенности в разных районах Испании. Особенно зверствовали путчисты в «красной» Андалусии, которая рассматривалась как захваченная в ходе военных действий территория противника.

Кейпо де Льяно еще 23 июля 1936 года ввел смертную казнь за участие в забастовках, а с 24 июля тоже самое наказание применялось ко всем «марксистам». 28 июля объявили о введении высшей меры для всех, кто прятал оружие. 19 августа «социальный генерал» Кейпо де Льяно распространил смертную казнь на тех, кто вывозил из Испании капитал. Между тем сам хозяин Андалусии обнаружил недюжинный коммерческий талант, наладив экспорт оливок, цитрусовых и вина. Часть получаемой таким образом валюты шла в кассу мятежников, а часть генерал оставлял себе.

Члены рабочих организаций еще долгое время были в Севилье фактически на положении дичи. В любой момент их могли арестовать и расстрелять без суда и следствия. Кейпо де Льяно советовал рабочим вступать в фалангу, издевательски именуя голубые форменные рубашки фалангистов «спасательными жилетами». Тюрьмы Севильи были переполнены и многих арестованных держали под охраной в школах или просто во дворах домов. Интересно, что чуть ли не самым большим преступлением считалось членство в масонской ложе. Странно, если учесть, что многие из офицеров-путчистов сами были масонами.

…Зверства мятежников заставляли задуматься даже тех консервативных политиков и мыслителей, кто не любил ни левых, ни Народный фронт. Одним из таких был Мигель де Унамуно, представитель «поколения 1898», разочаровавшийся в республике. Путч застал его на посту ректора университета в захваченной мятежниками Саламанке. 12 октября в университете торжественно отмечался так называемый День расы (дата открытия Колумбом Америки, положившего начало распространению испанского языка и культуры в Новом Свете). Присутствовала и супруга Франко донья Кармен. Одним из выступавших был основатель Иностранного легиона генерал Мильян Астрай, сторонники которого постоянно прерывали речь своего идола, выкрикивая девиз легиона

«Да здравствует смерть!».

Унамуно не смог сдержаться и сказал, что военным надо не только побеждать, но и убеждать. В ответ Астрай набросился на ректора с кулаками, крича:

«Смерть интеллигенции!».

Только вмешательство жены Франко предотвратило самосуд. Но уже на следующий день Унамуно не пустили в его любимое кафе, а потом и сняли с поста ректора. В декабре 1936 года он ушел из жизни, покинутый всеми друзьями и знакомыми.

В принципиальном плане следует подчеркнуть, что все деятели культуры Испании с мировым именем были на стороне республики.

Галисия оказалась практически единственной территорией с республикански настроенным населением, захваченной в первые же дни мятежа (в Андалусии борьба шла около месяца). Сопротивление все же продолжалось и там, нося характер локальных забастовок. Особенностью Галисии была жестокость по отношению к учителям и врачам, которых поголовно считали левыми, в то время как адвокатов и профессоров-гуманитариев рассматривали как лиц консервативных убеждений. В некоторых населенных пунктах, как и в Андалусии, вырезали поголовно всех, кто подозревался в симпатиях к Народному фронту. Матерям, женам и сестрам казненных запрещали носить траур.

В Наварре карлисты, игравшие там на первом этапе мятежа основную роль, с особой ненавистью расправлялись с баскскими националистами, хотя последние были столь же ревностными католиками, как и сами карлисты. 15 августа 1936 года в столице Наварры Памплоне проходила торжественная религиозная процессия в честь Пресвятой Девы Марии. Фалангисты и карлисты решили отметить этот день по-своему, организовав расстрел 50–60 политических заключенных, многие из которых крестились перед казнью. После убийства беззащитных людей, среди которых было и несколько священников, карлисты спокойно присоединились к торжественной процессии, как раз достигнувшей главного собора города.

В целом, в ходе массированного и хорошо организованного террора в части Испании, захваченной мятежниками, было убито по разным оценкам от 180 до 250 тысяч человек (включая казни республиканцев сразу же после окончания гражданской войны).

А как обстояло дело в республиканской зоне? Главное и принципиальное отличие было в том, что физические расправы с «врагами республики» проводились, как правило, вопреки законам и декретам центрального правительства различными «бесконтрольными» элементами (прежде всего, анархистами) в первые месяцы после мятежа. После того, как в начале 1937 года правительству удалось более или менее поставить под контроль многочисленные военные формирования, колонны и комитеты, революционный террор практически сошел на нет. Впрочем, он никогда и не приобретал столь массового характера, как в зоне мятежников.

После провала мятежа в Мадриде и Барселоне без суда были расстреляны практически все захваченные в плен офицеры-путчисты, в том числе генерал Фанхуль. Правительство, правда, позднее санкционировало высшую меру наказания, так как она в данном случае полностью соответствовала уголовному кодексу.

Комитеты Народного фронта на местах взяли на себя функции судов, на которых, естественно, отсутствовали адвокаты. Обвиняемый, как правило, сам должен был искать свидетелей, подтверждавших его невиновность. А обвинения были самыми различными. Те, кто слишком громко слушал радио Севильи, могли быть обвинены в подрыве боевой морали республики. Тот, кто ночью искал с фонариком спички, мог подвергнуться подозрению, что подавал сигналы фашистским самолетам.

Анархисты, социалисты и коммунисты, входившие в комитеты, вели свои списки подозрительных. Они сравнивались, и если кто-то имел несчастье оказаться сразу в трех списках, то вина считалась доказанной. Если же подозреваемый был только в одном списке, с ним, как правило, беседовали (причем, в основном, довольно благожелательно) и если лицо признавалось невиновным, члены комитета иногда выпивали вместе с ним по бокальчику вина и отпускали на все четыре стороны (иногда даже под почетным конвоем, сопровождавшим освобожденного до ворот дома). Комитеты вели борьбу с ложными доносами: иногда за них расстреливали.

Хуже дело обстояло в тех регионах, где власть сразу после мятежа оказалась в руках анархистов (Каталония, Арагон, некоторые населенные пункты в Андалусии и Леванте). Там боевики НКТ-ФАИ сводили счеты не только с «реакционерами», но и с конкурентами из КПИ и ИСРП. Некоторых видных социалистов и коммунистов убивали из-за угла за то, что те хотели навести элементарный порядок.

Часто с захваченными мятежниками или их сторонниками расправлялись после особенно жестоких бомбардировок авиацией мятежников жилых кварталов мирных городов. Например, после налета на Мадрид 23 августа 1936 года было расстреляно 50 человек. Когда ВМС мятежников объявило об обстреле с моря Сан-Себастьяна, власти города пригрозили, что расстреляют за каждую жертву этой атаки двух заключенных. Это обещание было выполнено: 8 заложников заплатили своей жизнью за четырех погибших.

23 августа 1936 года после таинственного пожара в мадридской тюрьме Модело (по указанию «пятой колонны» заключенные стали жечь матрацы, стремясь вырваться на свободу) было расстреляно 14 видных представителей правых партий, в том числе брат лидера фаланги Фернандо Примо де Ривера.

После мятежа в республике были закрыты все церкви, так как высшее духовенство в массе своей поддержало переворот (священники призывали на мессах «убивать красных собак»). Многие храмы были сожжены. Анархисты и другие ультрареволюционные элементы убили в первые месяцы войны тысячи священнослужителей (всего в республиканской зоне погибло около 2000 представителей церкви). Коммунисты и большинство социалистов осуждали эти действия, но часто просто не хотели портить отношения с анархистами, влияние которых в первые месяцы войны достигло апогея. Известен, однако, случай, когда Долорес Ибаррури взяла в свою машину монахиню и отвезла ее в безопасное место, где та находилась до самого конца войны. В сентябре 1936 года коммунисты организовали выступление по своей радиостанции католического священника Оссорио-и-Галландо, что вызвало смягчение общей политики по отношению к церкви. Тем не менее, вплоть до начала 1938 года все публичные церковные службы на территории республики были запрещены, хотя за богослужения в частных домах не преследовали.

Положение в республиканской зоне усугублялось еще и тем, что 22 февраля 1936 года по амнистии тюрьмы покинули не только политзаключенные, но и обыкновенные уголовники. После мятежа многие из них примкнули к анархистам и занимались обычным грабежом или сводили счеты с судьями, упрятавшими их за решетку. В районе Валенсии действовала целая так называемая «железная» колонна бандитствующих элементов, грабившая банки и «реквизировавшая» имущество граждан. Колонну удалось разоружить только при помощи коммунистических отрядов после настоящих уличных боев в Валенсии.

Правительство Хираля пыталось положить конец бесчинствам маскировавшихся под милицию уголовников. Гражданам рекомендовали не открывать двери ночью и при первых подозрениях сразу вызывать республиканскую гвардию. Прибытия гвардейцев (а часто лишь угрозы вызвать их), как правило, бывало достаточно, чтобы самозванные милиционеры (это были в основном подростки) убрались восвояси.

Прието и видные деятели компартии неоднократно выступали по радио с требованием немедленного прекращения актов самосуда. Когда после мятежа тысячи сторонников путчистов, членов правых партий и просто состоятельных людей укрылось в иностранных посольствах (в основном — латиноамериканских), правительство Народного фронта не только не настаивало на их выдаче, но и разрешило дипмиссиям снять дополнительные помещения, хотя осенью 1936 года персонал всех посольств покинул столицу. В Мадриде преспокойно отсиживались в посольствах более 20000 врагов республики. Оттуда периодически обстреливались республиканские патрули и подавались световые сигналы авиации мятежников. Реакционно настроенный дуайен дипкорпуса чилийский посол пытался даже привлечь к «гуманитарной акции» советское полпредство, но безуспешно. Отказались принимать «беженцев» на территории своих посольств и англичане с американцами. Они ссылались на международное право, запрещавшее использовать территорию диппредставительств для подобных целей.

4 декабря 1936 года испанская служба безопасности при содействии прикомандированных советских советников из НКВД провела неожиданный налет на одно из зданий финского посольства в Мадриде (оттуда частенько стреляли по патрулям) и обнаружила там 2000 человек, в т. ч. 450 женщин, а также массу оружия и мастерскую по производству ручных гранат. Естественно, в здании не оказалось ни одного финна. Все дипломаты были в Валенсии, а с каждого «постояльца» взималась плата от 150 до 1500 песет в месяц. По распоряжению тогдашнего премьер-министра Ларго Кабальеро все «беженцы» из финского посольства были депортированы во Францию, откуда большая часть вернулась в зону, контролируемую мятежниками. В одном из зданий, находившихся под опекой турецкого посольства, было обнаружено 100 ящиков с винтовками, а из перуанского посольства фалангисты вообще вели радиопередачи, сообщая мятежникам информацию о положении республиканских частей под Мадридом.

Несмотря на эти неопровержимые факты, правительство республики не решалось прекратить посольский «беспредел», опасаясь испортить отношения с западными странами.

Многие фалангисты смогли бежать из посольств в зону мятежников, другие спокойно отсиживались в дипмиссиях до самого конца войны. Следует отметить, что уже в первые месяцы войны республиканцы предложили через Красный крест наладить обмен пленными, а также разрешить свободный проход через линию фронта женщин и детей. Мятежники ответили на это отказом. Они считали Красный крест масонской (а значит, подрывной организацией). Обменивались на французской границе только попавшие в плен советские, немецкие и итальянские летчики, а также высокопоставленные офицеры и политики обеих сторон.

Заканчивая сравнительный анализ политических репрессий в «двух Испаниях» после 18 июля 1936 года, можно лишь констатировать, что сравнению они не поддаются. И дело даже не в том, что в республиканской зоне жертвами чисток стало в 10 раз меньше людей (около 20 тысяч человек). Каждая безвинно загубленная жизнь заслуживает сострадания. Но мятежники сознательно использовали массовый террор как средство войны, предвосхищая поведение нацистов в Восточной Европе и СССР, в то время как республика старалась максимально сдерживать справедливый гнев, переполнявший массы, столкнувшиеся с изменой и предательством собственной армии.

Но вернемся к положению на фронтах в этот черный для республики август 1936 года. Несмотря на быстрые темпы продвижения африканской армии, взятие Бадахоса и соединение двух частей мятежной территории в единое целое, республика еще не чувствовала нависшей над ней смертельной опасности и безумно распыляла свои и так не слишком мощные силы.

Многообещающе начинались для республиканцев операции на Арагонском фронте, где у мятежников не было ни авиации, ни артиллерии, ни достаточного количества войск. В первые дни войны из Барселоны вышла окрыленная победой над путчистами в городе колонна анархистов во главе с Дуррути. Вместо заявленных провожающему населению 20 тысяч бойцов, в колонне едва набралось 3000, но по дороге ее догнали колонны ОСПК (Объединенной социалистической партии Каталонии) и троцкистской партии ПОУМ. В первых числах августа республиканцы окружили с трех сторон арагонский город Уэску, где фронт уже держали оставшиеся верными республике солдаты регулярной армии из гарнизона городка Барбастро. Несмотря на выгодные позиции и подавляющее превосходство в силах настоящего штурма Уэски так и не произошло. В районе городского кладбища позиции сторон были так близки, что анархисты и мятежники обменивались в основном не выстрелами, а ругательствами. Уэска, которую мятежники называли своим Мадридом, так и осталась в их руках, хотя единственная дорога, связывающая город с тылом, находилась под обстрелом республиканцев.

Анархисты оправдывали свое бездействие под Уэской тем, что их основные силы были брошены на освобождение Сарагосы. После взятия столицы Арагона НКТ-ФАИ планировала развернуть во всей Испании революцию в своем понимании. Как выглядела такая революция, демонстрировала сама колонна Дуррути, провозглашая в освобожденных арагонских селах «либертарный коммунизм» без денег и частной собственности. Сопротивлявшихся крестьян-»реакционеров» иногда расстреливали, хотя сам Дуррути часто заступался за них.

Наконец 6000 бойцов Дуррути подошли к Сарагосе. И здесь по совету командира военного гарнизона Барбастро полковника Вильяльбы колонна вдруг отошла назад, так как полковник опасался окружения. И это, несмотря на то, что у мятежников в Сарагосе было в два раза меньше солдат и они были гораздо слабее в артиллерии. Свою роль сыграло и то, что у анархистов не было четкой системы командования. У полковника Вильяльбы формально не было никаких полномочий, и Дуррути то прислушивался к его советам, то игнорировал их. Самому Дуррути, несмотря на казалось бы непререкаемый авторитет приходилось выступать перед своими бойцами по двадцать раз в день, убеждая их идти в наступление. Колонна анархистов быстро таяла и вскоре в ней осталось 1500 человек.

Никакой связи и координации действий с правительством в Мадриде или даже с соседними участками фронта, занимаемыми «марксистскими колоннами», не существовало. Так была упущена реальная возможность взять Сарагосу и соединиться с отрезанным от основной части республики севером страны. До середины 1937 года Арагонский фронт был фронтом только по названию: мятежники держали здесь минимальное количество войск (30 тысячам на стороне путчистов весной 1937 года противостояли 86 тысяч республиканцев), а задававшие с республиканской стороны тон анархисты не очень-то докучали им боевой деятельностью.

Начальником репрессивного аппарата у Кейпо де Льяно был садист и алкоголик полковник Диас Криадо. Он иногда дарил жизнь арестованным, если их жены, сестры или невесты удовлетворяли его буйные сексуальные фантазии. В некоторых соседних с Севильей деревнях сразу же после путча сторонниками республики были взяты в качестве заложников священники, часть из них была расстреляна. После захвата таких деревень Кейпо де Льяно, как правило, казнил всех членов муниципалитета, даже если освобожденные священники просили его этого не делать, ссылаясь на хорошее обращение со стороны республиканцев.

В Кастилии с ее консервативным населением террор был более «точечным». Обычно в каждом населенном пункте собирался комитет в составе местного священника, помещика и командира гражданской гвардии. Если все трое считали кого-то виновным, это означало смертную казнь. При разногласиях наказание назначалось в виде тюремного заключения. Эти комитеты могли даже и «простить», но при этом «прощенный» должен был продемонстрировать свою лояльность новой власти, вступив добровольцем в войска мятежников или отдав туда своего сына. Но наряду с этим «упорядоченным террором» был и «дикий». Отряды фалангистов и карлистов по ночам убивали своих политических противников, оставляя трупы на обочинах дорог для всеобщего обозрения. «Фирменной меткой» фаланги был выстрел между глаз. Генерал Мола (более «мягкий», чем Франко) даже вынужден был издать приказ властям Вальядолида проводить казни в скрытых от посторонних глаз местах и быстро хоронить трупы.

…И все же Талавера встряхнула республику. «Романтическая война» закончилась. Началась борьба не на жизнь, а на смерть. Войскам Ягуэ потребовалось две недели, чтобы пройти от Талаверы к городу Санта-Олалья, т. е. 38 километров (напомним, что до этого, менее чем за месяц, африканская армия преодолела 600 километров).

Помимо упоминавшихся выше ударных коммунистических и молодежных рот к Талавере подошли и другие части. Командовать всеми силами республики под Талаверой (около 5 батальонов) было поручено одному из немногих «африканских» кадровых офицеров в стане республики полковнику Асенсио Торрадо (1892–1961), которому благоволил «сам» Ларго Кабальеро.

Асенсио атаковал Талаверу по военному «правильно», но не смог переформировать свои силы для отражения контрнаступления мятежников и отошел, опасаясь окружения. Асенсио не удосужился сконцентрировать силы на достаточно узком фронте (4–5 км) по обеим сторонам мадридского шоссе и бросал в бой свои батальоны не сразу, а один за одним. Их встречали плотный огонь пулеметов и артиллерии, атаки «юнкерсов» с воздуха. Затем африканская армия напирала на фланги измученных республиканцев и вынуждала их отходить. Конечно, стремительных темпов продвижения у мятежников уже не было, но этот выигрыш во времени давался республиканцам ценой колоссальных потерь и страшно медленно использовался Мадридом для наращивания обученных резервов.

У Санта-Олальи африканской армии пришлось, пожалуй, впервые вести сражение с закаленной в боях народной милицией. Прибывшая из Каталонии колонна «Либертад» («Свобода») 15 сентября, перешла в контрнаступление и, умело используя пулеметный огонь, освободила населенный пункт Пелаустан, отбросив мятежников на 15 километров. Но и здесь республиканцы не смогли закрепить свой успех: в результате контрудара сил Ягуэ некоторые части каталонской милиции попали в окружение и вынуждены были с потерями пробиваться к своим. 20 сентября африканская армия все же взяла Санта-Олалью, несмотря на героическое сопротивление республиканцев, потери которых достигали 80 % личного состава. В самом городке было хладнокровно расстреляно 600 бойцов милиции, попавших в плен.

21 сентября Ягуэ захватил город Македа, из которого вели две дороги: одна на север — к Мадриду, другая на восток — к городу Толедо, средневековой столице Испании. Там, за толстыми крепостными стенами древней крепости Алькасар, с момента подавления мятежа в Мадриде держался пестрый гарнизон путчистов в составе 150 офицеров, 160 солдат, 600 гражданских гвардейцев, 60 фалангистов, 18 членов правой партии «Народное действие», 5 карлистов, 8 кадетов Толедского пехотного училища и 15 других сторонников мятежа. Всего у командующего этим отрядом полковника Мигеля Москардо было 1024 бойца, но за стенами Алькасара находилось также 400 женщин и детей, часть из которых были членами семей мятежников, а часть взятыми в заложники близкими видных деятелей левых организаций. У осаждавшей Алькасар милиции сначала не было артиллерии, и мятежники чувствовали себя вполне уверенно за стенами толщиной в несколько метров. У них имелось достаточное количество воды, много конины. Не было недостатка и в боеприпасах. В Алькасаре даже издавалась газета, и проводились футбольные матчи.

Милиция в Толедо тоже не отличались особой активностью. Ее бойцы сидели на площади перед Алькасаром, перебрасываясь с осажденными различными колкостями. Потом возникли импровизированные баррикады из всякого хлама, но все равно мятежники ранили и убили в перестрелках гораздо больше милиционеров, чем сами потеряли убитыми и ранеными.

Осада шла ни шатко, ни валко примерно месяц. За это время пропаганда мятежников сделала из «героев Алькасара» символ преданности высоким идеалам «новой Испании». Мола и Франко стали соревноваться в освобождении Алькасара, понимая, что тот из них кто первым достигнет крепости, станет бесспорным лидером мятежного лагеря. Уже 23 августа с помощью самолета связи Франко пообещал Москардо, что африканская армия придет на помощь вовремя. 30 июля тоже самое сигнализировал Мола, добавив, что его войска ближе к Толедо.

Быстрое продвижение путчистов с юга заставило республиканское командование активизироваться и в Толедо. В конце августа начался слабый, но все же артобстрел крепости: был выпущен один 155-мм и несколько 75-мм снарядов. Саперы прорыли подкоп под стены, чтобы заложить туда взрывчатку. Но республиканцев удерживало от решительного штурма наличие в крепости женщин и детей, которых «герои Алькасара» использовали в качестве живого щита.

9 сентября ставший уже подполковником Висенте Рохо, ранее служивший преподавателем в пехотном училище Толедо и знавший лично многих из осажденных, по приказу Ларго Кабальеро под белым флагом вошел в Алькасар, пытаясь добиться освобождения женщин и детей и сдачи гарнизона. Рохо с завязанными глазами провели к Москардо, но попытки воззвать к воинской чести полковника, запрещавшей насильственное удерживание женщин и детей, ни к чему не привели. 11 сентября с такой же миссией в крепость прибыл мадридский священник отец Васкес Камараса. «Добрый христианин» Москардо велел привести одну из женщин, которая естественно заверила, что находится в Алькасаре по доброй воле и готова разделить с гарнизоном его судьбу. Два дня спустя к стенам крепости подошел дуайен дипломатического корпуса, посол Чили, и снова просил Москардо отпустить заложников. Полковник послал на стену своего адъютанта, через громкоговоритель сообщившего дипломату, что все просьбы следует передавать через военную хунту в Бургосе.

18 сентября милиционеры взорвали под Алькасаром три мины, не причинившие большого вреда осажденным.

В героической легенде франкистов об Алькасаре фигурировал и еще один трогательный эпизод. Во всех газетах мира сообщали, что 23 июля 1936 года командир осаждавшей крепость милиции подвел к телефону сына полковника Москардо Луиса, чтобы тот уговорил отца сдаться, угрожая в противном случае расстрелять сына. Москардо пожелал сыну мужественной смерти, после чего Луис, якобы, был немедленно расстрелян. На самом деле Луиса Москардо расстреляли позднее вместе с другими арестованными в качестве возмездия за жестокий налет авиации мятежников на Толедо. Конечно, Луис был ни в чем не виноват, но такова была страшная логика той гражданской войны. К тому же сын Москардо уже достиг призывного возраста.

Итак, когда Ягуэ взял Македу, перед Франко возник мучительный выбор: или идти на Толедо, отвлекаясь от главной цели — Мадрида, или форсированным маршем рвануться на столицу.

С чисто военной точки зрения, конечно, напрашивался бросок на Мадрид, и Франко прекрасно осознавал это. Столица была абсолютно не укреплена, а милиция деморализовала долгим отступлением, бесплодными контратаками и страшными потерями. Но генерал принимает решение остановить наступление на Мадрид и освободить Алькасар. Естественно, публично это объяснялось честным словом Франко, данным Москардо, что африканская армия придет ему на помощь. Говорили и о сентиментальных чувствах Франко, учившегося в пехотном училище Толедо. Но главным в мотивах генерала было вовсе не это. Театральное взятие Алькасара было нужно ему, чтобы закрепить свои претензии на единоличную власть в лагере мятежников.

Сделать первый и решающий шаг на этом пути ему помогли немцы, когда по настоянию Канариса приняли решение, что любая военная помощь мятежникам будет оказываться только через Франко. 11 августа Мола, так и не добившийся признания за рубежом, согласился с тем, чтобы Франко считался главным представителем мятежников. Германия продолжала и далее настаивать на назначении единоличного лидера и главнокомандующего «националистами» (так стали официально себя именовать путчисты, в противовес «красным» — республиканцам; в свою очередь республиканцы называли себя «правительственными силами», а мятежников — фашистами). При этом, конечно, подразумевался Франко: основную роль в его лоббировании опять взял на себя Канарис.

Еще до отъезда из Германии в июле 1936 года первой делегации мятежников, Канарис попросил Лангенхайма (уже являвшегося к тому времени агентом абвера) оставаться вблизи Франко и сообщать о всех шагах генерала. Но и Молу Канарис не упускал из поля зрения, используя свои давние контакты с начальником штаба «директора» полковником Хуаном Вигоном. Информацию Вигона дополняли сведения, получаемые из штаб-квартиры Молы через агента абвера Зайделя. Военный атташе Германии в Париже поддерживал связь с другими видными генералами-путчистами. Иногда даже Франко общался с Молой через Берлин, пока обе армии мятежников не установили непосредственный контакт друг с другом. Канарис наладил агентуру в республиканской зоне и делился информацией с Франко. Уже скоро абвер понес первые потери: его агент Эберхард Функ был задержан при попытке собрать информацию о складах боеприпасов республиканской армии, и заплатил за свое излишнее любопытство жизнью.

Канарис отложил на время все дела и занимался только Испанией. На его рабочем столе появился портрет Франко, которого Канарис считал одним из самых выдающихся государственных деятелей того времени. В конце августа Канарис послал к Франко через Португалию своего сотрудника и офицера ВМС Мессершмидта (его иногда путают с известным авиаконструктором), чтобы выяснить потребности мятежников в вооружении. Условием предоставления помощи была ее концентрация в руках Франко. В сентябре уже знакомый нам Йоханнес Бернхардт со своей стороны заявил Франко, что Берлин видит на посту главы испанского государства только его.

24 августа 1936 года по рекомендации Канариса Гитлер издал специальную директиву, в которой говорилось:

«Поддержать генерала Франко, насколько это возможно, в материальном и военном отношении. При этом активное участие [немцев] в боевых действиях пока исключается».

Именно после этой директивы из Германии в Кадис отправились новые партии самолетов (разобранные и упакованные в ящики с надписью «Мебель»), боеприпасы и добровольцы.

Н.Н.Платошкин. Гражданская война в Испании, 1936-1939 гг. 

Гражданская война в Испании — разминка перед Второй Мировой

В 1933 году была создана ультраправая партия «Фаланга», возглавил которую сын диктатора — Антонио Примо де Ривера. Поначалу нарукавный знак FE у фалангистов расшифровывался как «Испанские фашисты». И только необходимость создания собственного бренда заставили лидера партии объявить, что на самом деле это читается как «Испанская фаланга», Falange Española.

Шестнадцатого февраля 1936 года парламентские выборы выиграл Народный фронт, который стал проводить левую программу, в том числе — аграрную реформу. Примо де Ривера-младший был арестован 14 марта 1936 за подготовку мятежа. А в апреле президентом стал лидер партии «Левые республиканцы» Мануэль Асанья.

Среди военных и правых зрела идея восстания.

«17 в 17»

Про Франко слышали все. Но фактически лидером мятежа был не он, а Эмилио Мола («Директор»). И сигналом к мятежу было не классическое «Над всей Испанией безоблачное небо», а телеграмма «17 в 17. Директор». В пять вечера 17 июля мятеж начался в Марокко, 18 июля он охватил Испанию.

Первое выступление мятежников в Марокко прошло на день раньше — 16 июля.

В Испании сухопутная армия в основном поддержала мятежников: на их стороне было примерно 50 тысяч солдат, на стороне республики — 22 тысячи. И главное — у путчистов оказалось 80-85% офицеров. К мятежникам примкнула основная масса карабинеров. А вот в авиации, флоте, гражданской гвардии и «асальто» (полицейские силы безопасности) большинство осталось верным законным властям.

К мятежу также присоединились фалангистская милиция и монархисты. Но самая мощная, ударная сила путчистов — Африканская армия — находилась в Марокко. Мятеж в крупных городах и на промышленно развитом севере провалился. Путчисты были разбиты в Мадриде и Барселоне, причём там погиб Роман Мола — младший брат Директора. А 20 июля в авиакатастрофе погиб Хосе Санхурхо, один из лидеров мятежа.

70% Испании осталось в руках республиканцев.

Фактически территория путчистов была разделена на две части — Мола действовал в Северной Испании, а Франко на юге. Мятежники добились успеха в Старой Кастилии, Галисии и Наварре. Но главное — они заняли часть Андалусии, что позволило перебрасывать им туда войска из Северной Африки, имевшие боевой опыт.

Не нужно думать, что республиканцы были едины. Так, в Каталонии и Арагоне сопротивление мятежу возглавили анархо-синдикалисты. Проблем была масса. Многие верные республике воинские части остались без офицеров. Формировать республиканскую армию и учиться воевать пришлось на ходу.

В Испании не было солдат с опытом Первой мировой, поэтому бойцы Африканской армии были вне конкуренции.

Ход войны: логика каудильо

Третьего июня 1937 года в авиакатастрофе погиб Эмилио Мола. Был только один человек, выигравший от гибели Директора, — Франсиско Франко. Эта смерть закрепила его лидерство среди националистического лагеря. Постепенно сложился культ диктатора, ему присвоили звание генералиссимуса. Но многие считали, что Франко — «командир уровня батальона» и не умеет командовать крупными силами.

Это было не так — просто Франко вёл войну политическую. Он не скрывал, что его целью является физическое уничтожение его противников, а не просто военная победа.

После первых успехов в Андалусии в сентябре–октябре 1936 года Франко устроил феерически быстрый и жестокий рейд в сторону Мадрида. За какую-то неделю его Африканская армия, состоявшая из опытных «легионеров» и марокканской конницы, прошла 200 км, сея повсюду страх. Из опыта африканских кампаний Франко почерпнул огромное значение психологического фактора во время войны.

Своих республиканских противников он считал чем-то вроде марокканцев, которых предстояло усмирить и подавить. Опыт и тактика колониальной войны в Африке были перенесены в Европу [скорей, тактика фашистского насилия против «красных» в Италии, Германии и Венгрии 1918-1923 гг. Прим.публикатора]. Войска Франко убивали, насиловали, глумились над трупами своих врагов.

И это работало! Республиканская милиция разбегалась перед войсками националистов. Бойня в Бадахосе, когда были убиты тысячи сдавшихся республиканцев, идеально работала на образ жестокого и идейного католика-националиста, который ведёт «Крестовый поход против масонов, республики, атеистов, либералов и социалистов».

«— Вы готовы расстрелять каждого второго испанца? — Я готов пойти на любые меры, чтобы спасти Испанию»,

— заявил Франко в интервью одному из журналистов. Меры были просты: тотальное очищение Испании от любых красных, либералов и республиканцев.

Инициатива была у путчистов.

В марте 1937 года мятежники развернули наступление на Страну Басков, которая перешла под их контроль к июню. С автономией этого региона было покончено. Затем настала очередь Кантабрии и Астурии — северный фронт республики был ликвидирован.

Весной 1938-го мятежники провели наступление в Арагоне. Они вышли к морю, разрезав территорию республики на две части. Летом — осенью развернулись бои на реке Эбро, где республиканцам сначала сопутствовал успех. Валенсию путчисты захватить не смогли.

Зимой 38-39 года мятежники провели успешное наступление в Каталонии. И ликвидировали её автономию. В марте в республике произошёл мятеж, к власти пришла хунта, которая фактически прекратила сопротивление.

Мадрид сдался 28 марта 1939 года без каких-либо условий. Франко торжествовал. По его словам, «Испания была спасена, порядок восстановлен».

Террор

Террор — это неизбежный элемент любой гражданской войны. И тут он практиковался обеими сторонами [но «белыми» — в 10-100 раз интенсивней и жесточей, как и в других гражданских войнах ХХ в. Прим.публикатора]. После войны франкисты определили число жертв среди своих сторонников в 55-70 тысяч человек. Современные исследования снижают эту цифру до 37-40 тысяч. При этом около 80% всех жертв пришлись на первые месяцы — так, Антонио Примо де Ривера был расстрелян в ноябре 1936 года. Затем в республике врагов стали ставить к стенке намного осторожнее.

За время войны и сразу после неё жертвами террора франкистов стали около 140 тысяч человек.

Репрессии продолжались до 1963 года. В тот год был расстрелян коммунист Хулиан Гримау. Его казнь вызвала массовое осуждение не только в Европе, но и в Ватикане.

Ватикан был первым государством, которое в 1938 официально признало правительство Франко как легитимное правительство Испании. Однако потом ветер истории подул в другие паруса. После Второго Ватиканского собора (1962-1965) Святой престол ушёл от однозначной поддержки католических диктаторов во всём мире [однако до сих пор отказывается канонизировать «красных мучеников» — священников, убитых фашистами за поддержку республики, несмотря на их почитание басками. Прим.публикатора].

Франко рассорился с самым мощным, пусть и негласным своим союзником. Приглашение в правительство католической организации Opus Dei Франко не спасло. Когда-то преданные ему правые католики всё больше перебегали в лагерь оппозиции.

Режим был вынужден ослабить гайки…

Все дороги ведут в Рим

В союзниках у Франко оказались сразу две империи — которые строили Муссолини и Гитлер.

Определяющей была поддержка дуче, у которого были давние связи с испанскими правыми. Первые контакты завязались ещё с диктатором Примо де Риверой, который в 1923 посетил Рим и охотно перенимал итальянский опыт. Но превращение Испании во вторую Италию затянулось — и не было завершено.

Падение генерала Риверы и установление республики обозлило Муссолини. В Рим зачастили правые конспираторы и монархисты. Второй человек в фашистской иерархии, Итало Бальбо, пообещал заговорщикам оружие и деньги. Но провал в августе 1932 года правого переворота привёл к неожиданным результатам. Бенито Муссолини посчитал, что позиции республиканцев очень сильны. И вместо того, чтобы планировать новые перевороты, фашистская Италия наладила дипломатические связи с республиканской Испанией.

Установлению прочных связей мешала ориентация левоцентристской Испании на Францию. Муссолини боялся, что Испания позволит Франции использовать Балеарские острова как военно-морскую базу и закроет Италии доступ к западному Средиземноморью. Второй проблемой были социалисты у власти в Испании. Муссолини не желал терпеть у себя под боком антифашистское государство. Дурной пример надо было выжечь, пока он не стал заразительным.

В 1934-м Муссолини перешёл к открытому спонсированию подрывных действий против республики — Бальбо принял в Риме делегацию двух ультраправых монархических партий. Дуче пообещал десять тысяч винтовок, 200 пулемётов и миллионы патронов. На «сапоге» началась подготовка боевиков. Через итальянское посольство во Франции он отправлял деньги «Испанской фаланге» и лично Антонио Примо де Ривере.

 

Вместе с прикормленными партиями в Испании легально действовали организации типа CAUR (Comitati d’Azione per l’Universalita di Roma). Они занимались пропагандой фашистских идей и культуры, рекламировали итальянский опыт. Де-факто это была сетевая структура, своего рода «Фашистский интернационал», куда вербовались все, кто симпатизировал итальянскому фашизму.

Несмотря на такое деятельное участие, дуче был ошеломлён переворотом в Испании. Мятежным генералам понадобилось около двух недель, чтобы уговорить дуче оказать националистам военную помощь. Сначала Муссолини отказывался. Он боялся прямого вмешательства Франции и Великобритании. Воевать с двумя державами ради Испании? Дураков в Риме не было. Но по своим каналам дуче узнал, что Франция воздержится от вступления в войну на стороне республики. Великобритания также решила туда не лезть.

Последней каплей стала дипломатическая поддержка СССР республиканцев. Опасаясь их быстрой победы, что даст Испании курс «лево руля», фашистский диктатор выслал Франко 12 самолётов и транспортное судно, чтобы перевезти его африканские войска через Гибралтарский пролив.

Отныне Муссолини всё больше и больше начинает координировать свою политику с рейхом. Во многом тут было влияние его зятя и главы МИД Галеацо Чиано, который благоволил Гитлеру и считал, что две растущие империи должны образовать прочный союз.

В 1936 году граф Чиано вызвал на разговор посла СССР в Италии Бориса Штейна. «Во всём мире идёт противостояние между фашизмом и его противниками, во главе которых стоит СССР. Мы с вами находимся по разные стороны баррикад», — итальянский министр расставил точки над «i».

Противники в грядущей войне определились.

В дальнейшем поддержка Франко со стороны дуче только увеличивалась — против республики воевало 70-80 тысяч итальянских «добровольцев». Националистам передали 660 самолётов, до 150 танкеток, около тысячи орудий и 10 тысяч пулемётов, до 250 тысяч винтовок. Итальянцы осуществляли блокаду республиканских портов и действовали на дипломатическом фронте, активно поддерживая Франко.

Франко остался благодарен дуче до самого конца. Когда он узнал в 1943 году, что в Риме произошёл переворот и Муссолини свергли, слёзы градом полились из глаз генералиссимуса. Любовь к дуче он хранил в своей душе до самой смерти последнего. Нефашистам не дано этого понять. Но затем, сжав зубы, вычеркнул Бенито из сердца, дабы не портить отношения с новым патроном — США.

Откуда у парня испанская грусть?

На стороне республиканской Испании воевали примерно 40 тысяч добровольцев — 35 тысяч их них прошли через интербригады (французов было восемь с половиной тысяч, немцев — около шести тысяч). Ещё пять тысяч добровольцев были в отрядах анархистов и POUM (Partido Obrero de Unificación Marxista) — рабочей партии марксистского объединения. Плюс советские лётчики и иные специалисты.

На стороне франкистов сражалось свыше 180 тысяч иностранцев. Но если вынести за скобки три группы — марокканцев, посланных дуче на фронт итальянцев и немцев, прошедших через Легион Кондор, — то собственно иностранных добровольцев будет 11 тысяч. В том числе восемь тысяч из соседней Португалии. Около двух тысяч желающих помочь мятежникам собрались в Ирландии, но до фронта доехало только около 700 человек.

На стороне Франко воевали и эмигранты из России (по различным оценкам, от 60 до 180 человек). Но в рядах интербригад на другой стороне фронта их было свыше трёхсот.

Идеи республики были намного популярнее, чем Франко.

Гражданская война в Испании стала фактически репетицией Второй мировой в Европе. Там окончательно стало ясно, кто с кем будет воевать. И, как на полигоне, были испытаны новые виды оружия и способы его применения.

 

Франкисты поехали воевать против Советского Союза в составе División Azul («Голубой дивизии»), а ушедшие в эмиграцию республиканцы в 44 году освобождали Париж. Но союзники решили не уничтожать режим Франко. И этот реликт дожил в Европе до 1975 года. Осталась ностальгия — и 23 февраля 1981 года военные попытались восстановить подобный режим. Но этот путч провалился.

Источник Фарид Мамедов

«Испанский холокост» Тома Престона

«Некоторых расстреляли, потому что подозревали в них масонов. Я не знаю, что такое масон, и я полагаю, что и зверьё, которое их убивало, тоже не знало. Нет ничего хуже, чем союз между слабоумием казармы и идиотизмом ризницы», —

писал Мигель де Унамуно, когда понял, какие страшные силы были выпущены на свободу.

В отличие от прошедших денацификацию Германии, Италии и Австрии, эпоха Франко в Испании — до сих тема больная, вызывающая больше эмоций, чем разумного отношения. Только недавно под суд попал знаменитый испанский судья Балтазар Гарсон, давший разрешение на раскопки братских могил того времени.
В своё время Гарсон возбудил судебное преследование против чилийского диктатора Аугусто Пиночета, ответственного за судьбу многих испанских граждан, исчезнувших в застенках чилийской хунты. Однако в его родной Испании десятки тысяч людей были казнены без суда, исчезли без следа.
Судью, прославившегося высокопрофильными международными процессами, лишили возможности расследовать обстоятельства смерти своих компатриотов. Гарсона отстранили от работы и предъявили обвинения в превышении должностных полномочий при расследовании преступлений, совершённых режимом Франко, на которые распространялась амнистия.

«Испанский Холокост» Пола Престона производит подробный подсчёт убийств и массового уничтожения гражданских лиц во время и после гражданской войны в Испании. Книга не оставляет камня на камне от образа Франко-патриота, всеми силами стремившегося отстроить родину.

О ненависти и расколе свидетельствует сам психопатологический язык франкистской пропаганды, изображавшей своих компатриотов-испанцев, как недочеловеков — «быдлом», «отбросами», «слабаками», «вонючками», «проститутками», «преступниками».
Такой язык служил для оправдания «очищения» — убийства, изнасилований, пыток, экономических и психологических репрессий. Ещё больше этот язык служил для создания круговой поруки среди сторонников режима. Круговой поруки, которая и сейчас так верно служит замалчиванию преступлений режима Франко.
«Франко полностью осознавал, что репрессии не только терроризируют противников, но и служат сплочению вокруг него ради собственного выживания всех тех, кто был замешан в их осуществлении, — пишет Престон. — Их соучастие обеспечивало, что они будут связаны с Франко, как с единственным оплотом против возможной мести их жертв».
   Не удивительно, что такой труд вышел не в Испании. Здесь эта тема остается чувствительной и противоречивой и через три четверти века после начала Гражданской войны.

«Огромная разница между воюющими сторонами, — говорит Престон, — заключалась в том, что Вторая республика строилась на уважении к женщинам и на защите прав женщин. В удерживаемых франкистами районах систематические изнасилования марокканскими войсками были частью плана терроризировать население».

После захвата любого города или деревни войска, якобы нёсшие «закон и порядок», получали два часа на грабежи и насилия. Престон приводит описание американского журналиста Джона Витакера, прикомандированного к силам мятежников.
В деревне Мавалкарнеро, неподалёку от Мадрида, франкисты захватили двух девушек, чья вина состояла в том, что они состояли в профсоюзе. Генерал Мохаммеду Бен Миззиан, самый высокопоставленный офицер марокканских частей Франко, приказал кинуть девушек в казарму к марокканским солдатам. Витакер пытался протестовать, и Миззиан сказал ему:

«Не волнуйтесь, они не выживут более четырёх часов».

В «Испанском Холокосте» приводятся свидетельства о систематических изнасилованиях жён и дочерей заключённых и казнённых республиканцев. Многих женщин лишали заработка и имущества. Они были вынуждены выйти на улицу. Это удовлетворяло похоть фалангистов и солдат, а также тешило комплексы превосходства обывателя: якобы испанские донны — все благочестивые хранительницы домашнего очага, а на стороне республиканцев — одни лишь шлюхи.

Витакер был свидетелем других военных преступлений. Он оставил описания убийства 200 раненых в госпитале в Толедо. Витакер также описал бойню на арене корриды в Бадахосе в августе 1936 года.

Когда Витакер спросил генерала Хуана Ягуе: правда ли, что тот убил на арене четыре тысячи человек, генерал хвастливо ответил:

«Конечно. Как вы думаете, я собирался взять 4000 красных с собой, когда мы наступали? Или я должен был их там оставить, чтобы они сделали Бадахос красной столицей?».

       Генерал не уходил с арены целые сутки. В течение 24 часов он командовал расстрелом более 2.000 человек. В Триане, рабочем районе Севильи, в первые дни мятежа фалангисты убили около 6.000 человек.

В «Испанском Холокосте» собран большой материал по поводу экономической эксплуатации рабского труда военнопленных. Во время одного из визитов зятя Муссолини и его министра иностранных дел, зятя Бенито Муссолини графа Галеаццо Чиано в Испанию, Франко повёз его на поля сражений. Внимание Чиано привлёк истощённый вид трудившихся на дороге рабочих.

«Это не пленные войны. Это рабы войны»,

— заверили Чиано. Апофеозом рабского труда явилось возведение мемориала Valle de los Caidos (Долины Павших), на который российские либералы любят показывать как на пример «национального примирения».
Десятки тысяч заключённых в течение 20-ти лет исполняли каприз диктатора — высекали из скалы 250-метровую базилику, где похоронен и сам Франко.
Много внимания «Испанский Холокост» уделяет детям-жертвам франкистского режима. Детей убивали и сажали в концлагеря вместе с родителями. Многие женщины рожали в лагерях после изнасилований.

Во франкистских лагерях образовалось большое детское население. Смерть косила этих детей сотнями. Тысячи были отобраны у матерей и переданы на усыновление.

По всей Испании археологи находят братские могилы — доказательства террора франкистов между 1936 и 1945 годами. Лишь после прихода к власти социалистов в Испании начали появляться рассказы о репрессиях, о том, как людей убивали лишь за то, что непочтительно отзывались о церкви, держали дома радиоприёмник или читали левую прессу. Только в 1980-х годах родственники погибших осмелились впервые возложить цветы на места расстрелов. Лишь в 2005 году СМИ всерьёз заинтересовались раскопками на местах массовых убийств.

Молодой социолог из Наварры Эмилио Сильва-Барерра начал расследовать обстоятельства исчезновения своего деда, лавочника и активиста левой Республиканской партии, пропавшего без вести в первые месяцы франкистского мятежа 1936 года. После тщательного расследования Сильва-Баррера нашёл останки своего деда, отца шестерых детей. Его вместе с двенадцатью товарищами франкисты расстреляли на обочине дороги возле маленькой деревушки в Леоне. Трупы закопали в поле, рядом с местом расстрела.
Анализ ДНК подтвердил, что останки принадлежат деду Сильво-Баррера. После этого «успеха» вместе с местным историком Сантьяго Марсиасом Пересом они создали Ассоциацию Восстановления Исторической Памяти. К 2008 году активисты ассоциации открыли 26 захоронений, сумели опознать больше сотни казнённых. Ассоциация получила 2.500 запросов о помощи в расследовании мест захоронения изо всех уголков Испании. Престон отмечает, что в Испании слишком много братских могил, но слишком мало документов.

«Если франкистский режим так гордится своими достижениями, в первую очередь восстановлением испанской нации, то почему так тщательно уничтожались архивы в 1970-х годах? — спрашивает Престон. — Тогда были вывезены и уничтожены архивы гражданской гвардии (занимавшейся госбезопасностью). Многие муниципальные архивы были уничтожены».

Престон рассказал в интервью, что когда он учился в Мадриде в 1960-х годах, он давал взятки сотруднику Национальной библиотеки, чтобы тот позволил ему читать газеты довоенной испанской Второй республики.
Заговор молчания вокруг темы жертв франкистов продолжался на протяжении десятилетий после смерти диктатора. До сих пор доступ к архивам для историков затруднён. Проблема усугубляется тем, что в Испании нет закона о свободе информации, аналогичного тем, что есть в других странах Западной Европы.
Престон работал над темой Испанского Холокоста с 2003 года. Большую часть информации он смог получить благодаря неформальным связям, построенным в течение многих десятилетий.

Престон рассказывает истории конкретных людей, не выводя из них морали. Он рассказывает о капитане гражданской гвардии по имени Мануэль Гомес Кантос и докторе Тампрано из маленького городка Мерида в Эстремадуре. Перед капитаном была поставлена задача очистить город от республиканцев. Доктор Тампрано был видным сторонником республиканцев. Целый месяц капитан ходил с доктором по городку и записывал всех, кто здоровался с доктором. Таким образом, он определил круг знакомств, арестовал всех и собственноручно убил доктора.

Позже Кантос прославился своей безжалостностью во время борьбы с партизанами в Эстремадуре и расстрелял своих солдат за трусость. Капитана выгнали из армии, судили, но срок он получил условный. Кантос умер в своей постели в 1977 году. Франкисты продолжали террор и когда военные действия закончились их полной победой. В течение нескольких недель после победы Франко, около 20 тысяч республиканцев были расстреляны.
Побеждённым не разрешали хоронить своих мертвых. Даже разыскивать своих погибших было опасно. Семьи республиканцев тоже были для Франко врагами. Многие были убиты и закопаны в безымянных придорожных могилах лишь за то, что кто-то в их семье сочувствовал республиканцам. Франкисты расстреляли главу каталонского регионального правительства Луиса Компаньоса. Компаньос спасал тысячи людей, особенно священнослужителей, от ярости анархистов и коммунистов. Он выдавал соотечественникам паспорта, что позволило им бежать за границу.

После казни Компаньоса франкисты конфисковали всё имущество его семьи. В Бургосе франкисты расстреляли женщин взамен их мужей, которые отступили с республиканцами. В Ла Корунья мятежники расстреляли главу администрации Франсиско Переса Карбальоса. Его жена была на последних месяцах беременности. Фалангисты поймали её на улице, изнасиловали и убили.
Источник Михаэль Дорфман