Что порнография рассказывает о сексе?

Порнография переполнена изображениями гендерной агрессии. (Фото Joe Abbruscato.)

Дмитрий Целиков

Есть старый политический трюк: вместо того чтобы говорить по существу, переходите на личности и превращайте оппонента в карикатуру. Именно так и поступают многие сторонники свободного доступа к порнографии. Они утверждают, что критиковать порно могут только люди с нерешёнными личными проблемами («обиженные на секс») и узкомыслящие, консервативные моральные паникёры.

Без сомнения, некоторые действительно не любят порнографию именно по этим причинам, но есть и такие, кто не принимает откровенную эротику, потому что в ней женщина превращается в безличный предмет и унижается.Так что вместо обсуждения личностных качеств участников дебатов, давайте ещё раз обсудим два ключевых вопроса — природу современной порнографии и её влияние на отношения людей и поведение. Именно этим темам посвящён новый документальный фильм «Любовь и секс в век порнографии», снятый австралийскими исследователями Дэвидом Корлеттом из Технологического университета Суинберна и Мари Краббе из Университета Ла Троуба. Лента рассказывает о двух сторонах медали — о деятелях порноиндустрии и тех, кто потребляет их продукцию.

Порнографы на удивление откровенны в своих признаниях. Например, ветеран индустрии Нина Хартли не скрывает роста агрессии на экране. Энтони Хардвуд вспоминает, что в 1997 году, когда он только начинал, снимали в основном «мимимишный секс» в кроватке, а потом продюсеры и режиссёры стали требовать: «Раздави её, жёстче, больше энергии!»

Мнение непосредственных действующих лиц подтверждается научными исследованиями. Согласно недавнему анализу содержания самых популярных порнофильмов, 88% включают сцены физической агрессии, 48% — вербальной. В подавляющем большинстве эпизодов (94%) эта агрессия направлена против женщин. Зачастую можно видеть, как актрис тошнит, как их бьют и душат, оскорбляют — и получают от этого удовольствие. О подобной тенденции защитники порнографии предпочитают помалкивать.

Вместо этого появляются исследования вроде тех, что проводит австралийский учёный Алан Макки. Набирается группа взрослых потребителей порнографии, ей задаётся вопрос, не повредило ли им знакомство с откровенными материалами в юности, и те обычно отвечают отрицательно. Релевантными такие штудии не назовёшь.

Другое недавно опубликованное исследование показало (точнее, потвердило) значимую корреляцию между потреблением порнографии и «рискованным» сексом, а также сексом за деньги. Однако, ссылаясь на возможное влияние прочих факторов, авторы снижают значение корреляции и говорят о необходимости её дальнейшего изучения.

Но не надо быть потребителем порнографии, чтобы ощутить на себе её влияние, отмечают Корлетт и Краббе. На многих молодых людей, особенно женщин, порнография воздействует через партнёров и коллег, потребляющих порно. Откровенные материалы формируют культуру сексуального поведения в обществе.

Есть те, кто в ответ на озабоченность по поводу негативного влияния порно предполагает, что молодые люди могли бы усвоить ряд положительных уроков сексуальности благодаря откровенным материалам. Сторонники такой позиции считают, например, что порнография может научить молодых людей более безопасному сексу, взаимопониманию с партнёром, положительному восприятию своей телесности, искусству переговоров и т. п. Теоретически это, конечно, возможно, но реальная порнография учит обычно совсем другому.

Молодые люди, согласившиеся дать интервью для фильма, часто говорят о том, что сравнения с порноактёрами всегда в пользу последних: они и выглядят лучше, и сексуальные возможности этих людей намного выше потенциала простых смертных. Тем не менее порнография действительно вдохновляет их на попытки повторить виденное на экране. Между тем большинство девушек (далеко не все, конечно) без особого энтузиазма относятся к подобным фантазиям партнёров: от фелляции их тошнит, им не нравятся ни анальный секс, ни эякуляция на лицо и тело. Многие, попробовав один раз, больше к этому не возвращаются.

Молодые гомосексуалисты благодарны порнографии за раскрепощение и уверенность в себе, ибо она показала, что они не одиноки. В то же время их раздражает стереотипное изображение гомосексуальных отношений в виде агрессии брутальных «верхних» по отношению к чрезмерно феминизированным «нижним». Что самое неприятное, некоторые начинают себя вести подобным образом и в жизни.

Исследований, вызывающих беспокойство, множество. Темой корреляции между порнографией и рискованным поведением озаботился даже комиссар по делам детей Великобритании.

Очень странно наблюдать, подчёркивают исследователи, как в современном мире, стремящемся вроде бы к борьбе с какой бы то ни было дискриминацией, одновременно закрываются глаза на попытки порнографии легитимизировать желания и удовольствия, связанные как раз с унижением сексуального партнёра. Если порнография действительно заинтересована в собственной дестигматизации, ей следовало бы серьёзно рассмотреть этот вопрос.

Подготовлено по материалам The Conversation».

Источник Компьюлента

Надо сказать, что в отличие от изображений агрессии в кино и на телеэкране, порнография без насилия не вызывает стремления подражать. Проблема в том, что капитализм с его конкурентной средой и вечным вращением общественного сознания вокруг темы победы, успеха, подчинения и пр. гарантированно увеличивает долю насилия во всех аспектах человеческого бытия, не только в порно. Здесь действует тот же самый механизм, в силу которого «лучшие новости» для СМИ – это кровькишкираспидорасило столкновения, беды, катастрофы и пр., а не мирный исход, сотрудничество, и т.д. социальный позитив. Вот пример:

«Принимая по внимание мощь и влияние теленовостей, разумно задаться вопросом: какие факторы являются определяющими в выборе сюжетов для телевизионных программ новостей? Здесь нельзя ответить односложно, однако оказывается, что один из главных факторов связан с развлекательной ценностью показанной новости. Действительно, не кто-нибудь, а настоящий эксперт — директор Британской вещательной корпорации (Би-Би-Си) заявил, что теленовости являются формой развлечения. Исследование на тему о том, почему люди смотрят новости по телевидению, подтвердило эту точку зрения: большинство телезрителей в первую очередь желают, чтобы их развлекали и отвлекали от повседневных забот, и только во вторую — информировали [5]. В полном согласии с вышесказанным тот, кто несет ответственность за программы новостей, принимая решение, какие именно новости показывать и какую часть «многомильной» пленки с записью событий дня представить публике, основывается (по крайней мере отчасти) на развлекательной ценности имеющегося в его распоряжении материала.

Записанное на пленку наводнение, постигшее крупный город, имеет гораздо большую развлекательную ценность, нежели репортаж, посвященный плотине, которая построена как раз с целью предотвратить наводнение, потому что вид плотины, сдерживающей поток, не так возбуждает внимание (хотя сама эта новость может быть и более важной). В связи с тем, что такая динамичная игра, как футбол, более выигрышно смотрится на экране телевизора, ее показывают чаще, чем такую спокойную игру, как шахматы. По этой же причине восстания, бомбардировки, землетрясения, массовые бойни и другие акты насилия получат, вероятно, больше экранного времени, чем рассказы о людях, помогающих друг другу или работающих на то, чтобы предотвратить насилие.

Итак, программы теленовостей имеют тенденцию фокусироваться на агрессивном поведении индивидов — террористов, протестующих, забастовщиков или полицейских, потому что активные действия производят более возбуждающее впечатление на зрителей, чем показ людей, которые ведут себя мирно и добропорядочно.

Конечно, подобное освещение новостей не дает сбалансированной картины реальных событий в стране. И происходит это не вследствие того, что люди, находящиеся у руля средств массовой информации, злонамеренны или желают нами манипулировать; они просто пытаются нас развлечь — в этом вся причина. И в этом своем стремлении они могут неумышленно повлиять на нас в том направлении, что мы и вправду поверим, будто в поведении людей стало больше насилия, чем когда-либо прежде. А это может ошеломить нас и даже вызвать депрессию, заставить нас задуматься «о временах и нравах» и «до чего страну довели». В конце концов это может сказаться на нашем голосовании, на нашем желании посещать центральные районы крупных городов[1], на наших аттитьюдах в отношении других наций и так далее. Как мы увидим ниже, это может вызвать даже агрессивное поведение людей.

Подобное тенденциозное освещение событий было продемонстировано средствами массовой коммуникации в отношении несостоявшегося восстания в Остине (штат Техас).

История, о которой я хочу рассказать, произошла в первую неделю мая 1970 г. Фон происшедших событий был типичен для многих университетских городков во времена, когда шла война в Юго-Восточной Азии. После столкновений во время несанкционированной студенческой демонстрации против посылки американских войск в Камбоджу напряжение между студентами Техасского университета и местной полицией выросло до критической точки. Во время демонстрации около шести тысяч студентов промаршировали перед зданием сената штата, разбили несколько окон и неоднократно вступали в схватку с полицией; демонстрацию разогнали с применением слезоточивого газа, а несколько студентов и офицеров полиции были ранены.

Однако это оказалось всего лишь прелюдией — незначительным инцидентом по сравнению с тем, что, казалось, неминуемо произойдет позже. Спустя несколько дней Техасский университет бурлил от возмущения по поводу бессмысленного убийства четырех студентов Кентского университета в штате Огайо, совершенного солдатами местной Национальной гвардии (об этом убийстве упоминалось ранее на страницах этой книги). Техасские студенты, чтобы выразить свой протест, решили совершить гигантский марш в центр Остина — на сей раз предполагалось участие 20 тысяч человек.

Городской совет Остина, опасаясь беспорядков, отказал организаторам марша в разрешении на его проведение. Находясь в состоянии фрустрации и гнева, студенты решили все равно провести манифестацию, а их лидеры выбрали следующий вариант: ограничить движение колонн тротуарами, что формально не требовало разрешений у городских властей. Распространились слухи, что со всего штата в Остин съедутся сотни вооруженных пьяниц и хулиганов, чтобы ввязаться в стычки со студентами. Изобиловали и другие слухи: будто бы в город вызваны воинские части, расквартированные на территории штата, а также местная полиция — знаменитые «техасские рейнджеры» (знаменитые, в частности, отсутствием дружеских чувств по отношению к студентам) и им дан приказ жестко, не останавливаясь перед применением оружия, выступать против любого нарушителя закона, даже если он случайно оступился или упал с тротуара на проезжую часть.

Как потом выяснилось, все эти слухи оказались почти целиком ложными, однако важно, что им поверили самые широкие слои населения. Поскольку вероятность удержать двадцатитысячную толпу строго в пределах тротуаров представлялась весьма эфемерной, было очевидно, что ситуация чревата вспышками насилия. Носом чуя возбуждающую сенсацию, корреспонденты ведущих телекомпаний высадили свой десант в Остине. Однако в самый последний момент взрывоопасная обстановка была разряжена. Группе университетских психологов, а также профессорам и студентам юридического факультета в последний момент удалось убедить федерального судью выпустить временное распоряжение, запрещающее городским властям использовать какое-либо силовое противодействие демонстрантам. Более того, вскоре стало известно, что служебная записка нескольких полицейских чинов, выступивших за разрешение манифестации, стала важным фактором, определившим решение судьи. Главным результатом планировавшегося мероприятия — особенно благодаря той роли, которую сыграла полиция, — стало не только полное отсутствие какого бы то ни было насилия, но и поразительный «взрыв» доброй воли и солидарности между весьма различными элементами городской общины. Двадцать тысяч студентов дружно вышли на улицы города, но их шествие протекало мирно: некоторые из них предлагали прохладительные напитки полицейским офицерам, которые в свою очередь предусмотрительно перекрыли движение автотранспорта по улицам, где двигались колонны манифестантов; студенты и полицейские обменивались дружескими приветствиями, тепло пожимали друг другу руки и так далее и тому подобное,

Самое же интересное заключалось в том, что общенациональные телекомпании полностью проигнорировали этот обнадеживающий поворот событий! Поскольку большинство из нас было прекрасно осведомлено о том, что целые группы известных всей стране репортеров из различных средств массовой информации всю последнюю неделю не вылезали из Остина, то отсутствие освещения этих событий в программах новостей выглядело достаточно загадочным. Дополнительное расстройство принесло объяснение, данное Филлипом Манном и Айрой Искоу: «Так как не было насилия, группы репортеров покинули город, и, таким образом, событие не получило общенационального освещения. Таков комментарий, последствия которого сегодня печально очевидны» [6].

В этой связи интересно отметить, что в том же самом городе, но тринадцатью годами позже, произошло еще более драматичное, но куда менее важное событие, получившее исчерпывающее освещение в средствах массовой информации. 19 февраля 1983 г. около полусотни членов ку-клукс-клана организовали шествие к местному Капитолию, где были встречены толпой улюлюкающих противников численностью около тысячи человек. В ход пошли бутылки и камни, в результате несколько человек получили незначительные ранения. И именно это столкновение было показано в выпусках теленовостей; многочисленные сообщения и фотографии происшедшего появились во всех газетах страны.

Широчайшее освещение в средствах массовой коммуникации получили трагические события в Чикаго в октябре 1982 г.: семь человек умерли в результате отравления цианидом, подмешанным в тайленол (таблетки от головной боли). В течение нескольких дней невозможно было включить радио или телевизор, открыть свежую газету, чтобы не наткнуться на эту историю. Конечно, она была и трагичной и необычной, поэтому она хорошо подходила для копирования.

Эффекты информационного бума в средствах массовой коммуникации не замедлили сказаться: из разных городов страны сразу же начали поступать сообщения об аналогичных отравлениях зубной пастой, глазными каплями, каплями против насморка, газированной водой и даже сосисками. Эти случаи, удачно названные <обезьяньими отравлениями>, также привлекли внимание средств массовой коммуникации. Общественная реакция на эти события раскручивалась, как по спирали: многие люди, поддавшись панике, при первых симптомах раздражения в горле и болях в животе бросились в аптеки. Ложные тревоги превысили реальные случаи отравлений теми или иными продуктами в семь раз [7]. Поскольку это произошло как раз в канун праздника Хэллоуин, встревоженные официальные лица во многих городах запретили угощать детей, боясь, что кто-нибудь захочет скопировать убийство, отравив сладости.

Отравления, вызванные тайленолом, почти наверняка были делом рук одного человека, а все последующие события были порождены широким освещением происшедшего в средствах массовой коммуникации. Тем не менее среди населения распространилось убеждение, что волна отравлений представляет собой «эпидемию болезни, от которой нет лекарств» (так выразилась одна из служб новостей [8]), и эта эпидемия сама по себе является не чем иным, как симптомом «больного» общества, страны, которая «сходит с ума»… Многие газеты оказались в смешной ситуации: сначала они сделали сенсацию из реальных случаев отравления, а затем «раздули» критические комментарии экспертов, обсуждавших разрушительные последствия подобной шумихи.

Позже, в марте 1986 г., четверо подростков из Нью-Джерси договорились совершить коллективное самоубийство и довели свой план до конца. На протяжении недели после этого трагического события на Среднем Западе были найдены мертвыми еще двое подростков, и по всему выходило, что их самоубийство напоминало предыдущее. Естественно, в средствах массовой коммуникации прозвучали положенные случаю растерянность и боль по поводу самоубийств среди молодежи. Но не могло ли освещение данных событий по телевидению и в прессе породить волну «обезьяньих» самоубийств? Это именно так, утверждает социолог Дэвид Филлипс. Вместе с коллегами он изучал статистику случаев подросткового суицида, которые последовали после того, как в новостях или в специальных телерепортажах появились сообщения на эту тему. Их исследования выявили флуктуации уровня самоубийств тинейджеров до и после таких передач. В течение недели после передачи был отмечен значительный рост самоубийств среди подростков, что нельзя было назвать просто случайным совпадением. Более того, чем подробнее освещалось самоубийство ведущими телекомпаниями страны, тем выше оказывалось число самоубийств.

О сохранении роста самоубийств можно было говорить даже с учетом иных возможных причин совершения подобных актов. Таким образом, наиболее убедительным объяснением роста подростковых самоубийств, следовавших за освещением аналогичных случаев в средствах массовой информации, можно считать наличие «рекламы» — именно она запускает механизм последующих <обезьяньих> самоубийств [9]. Такое поведение характерно не только для подростков. В другом своем исследовании, посвященном изучению последствий широкого освещения самоубийств в средствах массовой коммуникации, в качестве предмета рассмотрения Филлипс выбрал автокатастрофы со смертельным исходом [10]. Дело в том, что некоторые люди, решившие расстаться с жизнью и в то же время не желающие травмировать свои семьи сообщением о самоубийстве родного и близкого им человека, выбирали иной путь: они убивали себя в автокатастрофе, которая внешне могла производить впечатление трагической случайности. Каждый подобный инцидент должен был проходить в официальных отчетах как «автокатастрофа со смертельным исходом, в которую был вовлечен один автомобиль с одним водителем». Филлипс резонно предположил, что вслед за широко освещаемым в средствах массовой коммуникации самоубийством должен наблюдаться существенный рост таких «автокатастроф», а их жертвы хотя бы в чем-то должны были походить на самоубийцу, показанного по телевизору.

Именно это он и обнаружил, изучая записи дорожной полиции, произведенные «до» и «после» преданного широкой гласности самоубийства. Никаких изменений в количестве автокатастроф с участием нескольких машин или одной машины, но при наличии в ней пассажиров, не наблюдалось, и жертвы подобных автокатастроф никак не напоминали самоубийц, о которых говорили средства массовой коммуникации. Однако у автокатастроф, в которых можно было заподозрить скрытое самоубийство, наблюдался заметный пик, да и возраст жертв таких инцидентов соответствовал возрасту самоубийцы, о котором оповещали телевидение или пресса.

Снова приходится сделать вывод: наиболее вероятным объяснением этих результатов является то, что «реклама» в средствах массовой коммуникации самоубийства одного человека побуждает других людей также лишить себя жизни.

И отравление тайленолом, и «обезьяньи» самоубийства конечно же относятся к событиям, заслуживающим того, чтобы о них говорили на телевидении и писали в газетах. Я вовсе не считаю, что средства массовой информации вызвали эти трагические события или что их вообще не стоило освещать. Я хочу лишь подчеркнуть очевидный факт: избирательное акцентирование материала в новостных программах способствует тому, что средства массовой коммуникации не просто сообщают нам о происходящем, они определяют ход последующих событий.

Как я утверждал ранее, это непреднамеренное влияние: средства массовой информации вовсе не пытаются стимулировать насилие, так же как они не пытаются создать иллюзию, будто бы большинство людей жестоки. Однако всемогущество электронных средств массовой коммуникации трудно переоценить. В сущности, их роль в изложении события становится порой более достойной освещения, чем само это событие».